Чулпан Хаматова - Время колоть лед

И тогда приносят скромный пюпитр. Закрепляют микрофон и под страхом смертной казни запрещают кому-либо к нему приближаться. Мы соглашаемся и продолжаем репетировать. Но тут являются протокольная служба и ФСО. Они приказывают: “Всем разойтись на обеденный перерыв – мы будем осматривать зал”. И репетиция прерывается на час. Тут я тебя теряю.

ГОРДЕЕВА:Мы с режиссером видеороликов пошли в “Бродячую собаку”. В самом начале прогона стало ясно, что видео не подходит под декорацию и, значит, его никто не увидит. Поправить это было невозможно. Мы отдали ролики техникам Первого канала и пошли пить водку и звонить Галечке Чаликовой, которая тогда лечилась в Америке. Мы звонили ей по видеосвязи. И она видела нарядный театр, шарики и даже приезд Путина, который вышел из машины и действительно с Грефом и детьми рисовал что-то мелом на асфальте. Потом все исчезли в недрах театра. А потом в новостях стали рассказывать какие-то дикие истории про встречу Путина с интеллигенцией.

ХАМАТОВА:Нас собрали в комнате, где Путин должен с нами, то есть с интеллигенцией, встречаться. Мы сидим и ждем, ждем, ждем. А фэсэошники, которые у Путина всегда поразительно красивы, молоды и интеллигентны, если можно так выразиться, не могут ответить ни на один вопрос: когда будет Путин? Насколько он опаздывает? Во сколько начнется встреча и, значит, на сколько задержится концерт? Путин опоздал на час с небольшим. Мамы с больными детьми уже в театре, а встреча наша еще не началась. И тогда Катя Шергова отважно идет разговаривать с фэсэошниками, просит поторопить шефа, потому что, если кто забыл, это благотворительный концерт, в зале много всё еще болеющих детей, они могут и не выдержать. Пока всё это тянется, я про себя зубрю любимый вопрос про вторичное налогообложение, фонду надо решить его любой ценой. Встреча с Медведевым мне в этом смысле не сильно помогла.

Я повторяю слова, стараясь сформулировать вопрос так, чтобы получалось покороче и как-то внятно. Тут входит Путин. Все рассаживаются. Марина Мстиславовна, у которой нет вопросов, по одну сторону, Алиса Бруновна – по другую, следом Лёня Ярмольник, у которого тоже нет вопросов. За ним – Юра Шевчук. Напротив меня сидит Ахеджакова. Она нервничает и переговаривается с Басилашвили. Разговор начинает Кехман, постоянно намекая всем присутствующим, что без него никаких концертов и встреч не было бы. Я рассказываю про вторичное налогообложение, то и дело натыкаясь взглядом на Лию. Я вижу, каких мучительных усилий ей стоит молчать, она практически скотчем себе рот заклеивает! Но Лиечка понимает, что сейчас будет благотворительный концерт, сейчас не до политики, и молчит, чтобы не помешать делу. Я говорю, говорю и чувствую, что у меня под платьем течет молоко. То есть я прямо ощущаю, как сквозь мое голубое концертное платье вдруг начинают проступать мокрые круги. Слово как раз берет Диана Арбенина, рассказывает, как в аэропорту заставляют выливать сцеженное молоко, и это ущемление прав детей. Мое молоко начинает прибывать с утроенной скоростью.

И тут встает Юра.

“Ю.Ю. ШЕВЧУК: Владимир Владимирович, можно, да?

В.В. ПУТИН: Да.

Ю.Ю. ШЕВЧУК: Просто мне был позавчера звонок, и меня ваш помощник, наверное, какой-то (я не помню его имени) попросил не задавать вам острых вопросов – политических и так далее…

В.В. ПУТИН: А как вас зовут, извините?

Ю.Ю. ШЕВЧУК: Юра Шевчук, музыкант.

В.В. ПУТИН: Юра, это провокация.

Ю.Ю. ШЕВЧУК: Провокация, ну и ладно.

В.В. ПУТИН: Мой помощник не мог вам позвонить по этому поводу.

В.В. ПУТИН: Ну не ваш помощник, какой-то чудак, да.

Чья-то реплика: Уже не скучно!

Ю.Ю. ШЕВЧУК: У меня есть вопросы. Давно накопились и, пользуясь случаем, хочу сказать большое спасибо всем, кто здесь собрался, потому что вы видите перед собой, может быть, зачатки настоящего гражданского общества, о котором и вы говорите, и нам оно снится. Первое – свобода. Слово такое. <���…> Потому что то, что сейчас творится в стране, – это сословная страна, тысячелетняя. Есть князья и бояре с мигалками, есть тягловый народ. Пропасть огромная. Вы всё это знаете.

С другой стороны, единственный выход – чтобы все были равны перед законом: и бояре, и тягловый народ. Чтобы шахтеры не шли в забой, как штрафные батальоны. Чтобы это было всё по-человечески, чтобы личность в стране была свободная, уважающая себя. И тогда поднимем патриотизм. Потому что патриотизм плакатом не создашь, а у нас очень много я вижу, и я не один – интеллигенция, очкарики, скажем так, – мы видим очень многое.