Гиора Ромм - Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Поэтому страх в первую очередь это то, с чем нужно разобраться самому, наедине с собой. Единственное, что имеет значение в рискованной боевой ситуации, — сможет ли человек действовать в соответствии с моментом. И к дьяволу все мысли и разговоры о страхе!

Об этом не нужно говорить и еще по одной причине: страх, поразивший многих членов группы, через некоторое время все равно становится заметным. Поэтому слова излишни, любые объяснения обычно звучат беспомощно, поскольку, какие бы объяснения не прозвучали, чаще всего в них нет никакой необходимости.

Глядя вокруг, я видел, что наших солдат постепенно охватывает страх. Его внешние проявления было самые разные. Понос, жалобы на боли в спине, нежелание говорить с товарищами, повышенная чувствительность к критическим замечаниям других летчиков, касающимся неправильного поведения на поле боя, исчезновение привычных вопросов: «Когда меня пошлют на следующее задание?», другие моменты, которые наиболее опытные из нас без труда замечали в тесных помещениях эскадрильи. Командиру эскадрильи приходится разбираться и с этими вопросами, что автоматически ставит его в положение человека, с которым ничего подобного никогда не может случиться. Он выше страха. Он неуязвим. В результате претензия становится фактом.

Глубоко в душе я знал, что каждый раз, когда я забираюсь по лестнице в кабину, я с ужасом думаю о том, что меня могут сбить и я попаду в плен. Пилотирование, особенно в военной авиации, даже в своих самых диких воплощениях является процессом, совершенно независимым от внешних влияний. За исключением турбулентности, хорошо знакомой всем летавшим в штормовую погоду, самолет находится и перемещается в среде, где нет никаких физических препятствий. Воздушный полет не знает физических ощущений, возникающих при вождении автомобиля, на которое так влияют дорожное покрытие, выбоины, колдобины, переход с асфальтированной дороги на грунтовую и т. п. Полет протекает гладко, без «помех».

Поэтому, когда самолет подбит, у пилота возникает ощущение, напоминающее ожог. Ощущение, возникшее у меня в тот момент, когда мой самолет был подбит, с тех пор не отпускало меня ни на секунду. Моя машина не развалилась в воздухе. Она не вспыхнула, превратившись в гигантский огненный шар. Был лишь резкий глухой удар, не оставляющий места для толкований, и сразу после этого системы самолета одна за другой стремительно вышли из строя — в полном соответствии с указаниями по эксплуатации, которые я знал наизусть. Одного удара, который ни с чем невозможно спутать, было достаточно, чтобы понять, что с этой секунды я нахожусь в металлическом гробу весом семь тонн, болтающемся в небе и не нуждающемся больше в моих командах.

Этот груз я носил с собой, куда бы ни направлялся, особенно когда я вылетал на боевое задание. Он был со мной все время, когда я боролся за то, чтобы вернуться на ведущие командные должности в ВВС; время шло, а я все искал способ облегчить эту ношу. И, как это ни странно, командование 115-й эскадрильей во время войны я рассматривал как уникальную возможность избавиться от этой цепи с ядром. Назначение на командную должность поставило меня в непривычное положение, которое я мучительно пытался осмыслить, но в то же время придало мне уверенность, что я ничем не отличаюсь от других, что мне не грозят никакие «дополнительные риски» только потому, что я был сбит, катапультировался и попал в плен. Это было подтверждение, что я снова стал полноправным игроком и могу управлять самолетом в опасной напряженной ситуации. И я знал, что я к этому готов.

В результате самый опасный вылет моей жизни оказался совершенно рутинной атакой с воздуха — ничего героического, ничего славного, совершенно ничего общего с теми вылетами, о которых пишут в газетах и слагают песни. Обычная атака египетского бронетанкового подразделения, пересекшего Суэцкий канал около Кантары, близ его северной оконечности, и окопавшегося на восточном берегу канала.

Шел четвертый день войны. Нас не покидала тревога, возникшая в первые часы боевых действий. Однако к этому времени стало ясно, что это борьба не на жизнь, а на смерть. Я взлетел в составе первой формации, вместе с Яхином Кохавой и Эйтаном Йешаягу. Солнце едва показалось на восточном краю неба. Кохава сбросил шесть бомбовых кассет [83] Разновидность авиационного бомбардировочного вооружения в виде тонкостенной авиабомбы, снаряженной кассетными боевыми элементами (авиационными минами или мелкими бомбами) различного назначения. В одной кассете может располагаться более 100 мин (бомб). , надеясь поразить и по возможности нейтрализовать находящиеся внизу египетские войска. Однако сброшенные Кохавой бомбы не только не поразили египтян, но их разрывы послужили будильником, поднявшим на ноги весь район.