Гиора Ромм - Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Я услышал, как Илан Гонен сообщает, что сбил МиГ немного севернее от нас. Сразу после этого прозвучал приказ контролера: «Закончить бой».

Мой МиГ показался чуть юго-западнее, и мне оставалось покрыть небольшое расстояние, чтобы выйти на огневую позицию. Ланир сообщил, что видит Галя и Гонена, и они присоединяются к нам. Был виден МиГ, перевернувшийся вниз кабиной и пикирующий к земле, чтобы укрыться в тени, окутывавшей темную поверхность Голанских высот.

Я накренил нос самолета, чтобы спикировать вслед за ним. По радио я услышал, как Ланиру докладывают, что они взяли курс на Кунейру, маленький сирийский городок на Голанских высотах, прямо на границе между Израилем и Сирией. Ланир спрашивал, где я, и приказал бросить все и присоединить к ним. У меня не осталось выбора. Я должен был прервать свой визуальный контакт с МиГом, который имел шанс сбить, повернуть на запад и присоединиться к трем остальным самолетам. Я начал выводить свою машину из пике, оставив сирийский истребитель.

Поскольку на восток я летел очень быстро, со скоростью около трехсот ярдов в секунду, и успел значительно углубиться в воздушное пространство Сирии, то слева по борту я видел сирийский город Санамаян, а справа — сирийский город Джасим. И тут, без всякого предупреждения, меня охватил страх. Три других самолета нашей формации уже взяли курс на Кунейру, а МиГ, который я преследовал, летел сейчас на самой малой высоте и был для меня недосягаем. Я невольно оказался в ловушке — на высоте двадцать тысяч футов, между Голанскими высотами и Дамаском, на виду у батарей сирийских ракет земля-воздух.

Повернув на запад, к дому, я четко понимал, что теперь не смогу заметить ракету, если она прилетит с востока, мне в хвост. Сидя в кабине, я почувствовал, что у меня дрожат ноги, и я не мог унять дрожь, поскольку мой мозг лихорадочно искал ответ на вопрос, занимавший все мои мысли: как, черт возьми, отсюда выбраться? Я наклонил нос машины, чтобы спуститься ниже, но тут меня посетила не самая умная мысль, что я лечу над зоной сирийской ПВО и если опущусь слишком низко, меня могут сбить. Поэтому я задрал нос машины и стал поворачивать на девяносто градусов то вправо, то влево, чтобы точно увернуться от любой ракеты, которую могли выпустить в мою сторону. Я все еще находился в зоне поражения сирийских ракетных батарей, которые, несомненно, старались взять меня на мушку, идентифицировать как вражескую цель и сбить. Наконец стало понятно, что если я продолжу свои безумные маневры и повороты то вправо, то влево, то никогда не достигну места назначения на западе.

Испарина, учащенное дыхание, дрожь в ногах — все это сплелось в один тугой узел, когда Ланир спросил по радиосвязи, что со мной происходит. Верный кодексу поведения израильских летчиков в боевой обстановке, я собрал последние силы, чтобы ответить спокойным тоном, что все под контролем — лечу домой, не надо за меня беспокоиться.

Следующие пять минут я совершал сложные маневры, во время которых моя голова вращалась то вправо, то влево (поскольку я старался получить максимальный обзор), а дыхание стало тяжелым и очень быстрым, как у спринтера. Пять самых долгих минут в моей жизни, пока я не увидел Кунейры; пять минут, когда я совершенно не был уверен, что не расползусь по швам прежде, чем мой самолет пересечет границу Израиля. Кунейтра лежала подо мной. Когда я смог наконец повернуть влево и взять курс на юго-запад, я увидел сирийские ракетные комплексы, от которых только что унес ноги.

Дрожь в ногах все не унималась, по спине бегали холодные мурашки, мой летный комбинезон весь промок от пота. Я переключил кислород на 100%, чтобы дать легким больше горючего и чтобы проверить, что я могу пользоваться своими руками, которые в течение пяти минут выжимали все возможное из рычага управления и тумблеров. Ланир сообщил, что они пролетают над галилейским поселком Явниэль, и спросил, подождать ли меня.

— Я вернусь сам, один, — ответил я, понимая, что мне нужно время, чтобы прийти в себя.

Был вечер, я летел на высоте двадцать пять тысяч футов, снизив скорость, чтобы полет продолжался подольше. Дыхание постепенно пришло в норму, ноги перестали дрожать, осталось лишь неприятное ощущение от насквозь промокшего комбинезона. Я посмотрел вниз. Подо мной было восхитительное зрелище маленькой страны, медленно разворачивающейся со скоростью моего самолета. По мере того как день сменялся ночью, на земле загорались огни.