Гиора Ромм - Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Дознаватель, который не назвал своего имени, попросил стакан чая и спросил, не хочу ли я пить. Инстинкт подсказал мне, что нужно отказаться. Отвечать на вопросы дознавателя, прихлебывая чай, мне казалось недостойным офицера-летчика. Однако, начиная со второго допроса, я совершенно поменял стратегию: если тебе что-то предлагают — бери и проси еще. Медсестры и охранники находились далеко от кровати, за столом были только мы трое. Я лежал в кровати, Саид и дознаватель сидели по другую сторону столика.

На протяжении всех семи дней пребывания в больнице я пытался придумать себе ложную биографию, которая окажется достаточно прочной, чтобы не рассыпаться в ходе допросов.

Эта альтернативная реальность покоилась на двух основаниях. Первое — я пилот-резервист. Поэтому я летаю очень редко и приписан к эскадрилье, охраняющей Тель-Авив; большинство моих вылетов — патрулирование воздушного пространства между Тель-Авивом и Негевом. Второе: я летчик, чья эскадрилья базируется на военном аэродроме в Герцлии. Я помнил, что, согласно документам, захваченным во время Шестидневной войны, египтяне верили, что у израильских ВВС гораздо больше аэродромов, чем их было на самом деле. Одним из них был аэродром в Герцлии, который к тому времени давно служил гражданским аэродромом для легкой авиации. Я понятия не имел, можно ли построить достаточно достоверную историю, покоящуюся на двух столь хлипких основаниях, но, тем не менее, именно этим я собирался заняться.

Я позволил себе создать воображаемый мир. Больше всего меня беспокоило, что, если меня будут по многу раз спрашивать об одном и том же, смогу ли я всякий раз отвечать одинаково. Мне нужно было придумать распорядок жизни эскадрильи, решительно отличающийся от принятого в израильских ВВС, поскольку только так я мог объяснить, почему знаю так мало других пилотов. Просто немыслимо, насколько мы связаны привычной рутиной: малейшее отклонение ощущается как явная ложь, которая сразу же будет разоблачена. Однако на самом деле сидящий напротив тебя далеко не всегда владеет информацией, необходимой, чтобы опровергнуть твою историю. И реальность, созданная твоей фантазией, становится для него подлинной картиной мира.

К моему удивлению, я заметил, что создание альтернативной реальности меня немного расслабляло. Дознаватель настаивал, к примеру, чтобы я сообщил имена летчиков моей эскадрильи. Ребенком я жил в Тель-Авиве в доме с двумя подъездами. В то время в подобных домах все жильцы знали друг друга. В результате всем жильцам подъезда А я присвоил звание капитана, а всем жильцам подъезда Б — звание старшего лейтенанта. Так появилась на свет 118-я эскадрилья, которой в израильских ВВС нет и никогда не было. Допрос продолжался около трех часов. Наконец, дознаватель встал, пообещав завтра вернуться. Еще долго после его ухода я не мог заснуть. Мысль о том, что начался новый этап моего плена, этап допросов, оказалось таким потрясением, что заставило мыслить совсем иначе.

Утром пришли медсестры поменять простыни и подать завтрак. Они никак не показывали, что знают о вчерашнем допросе, и действовали совершенно рутинно. С волнением в сердце я ждал вечера, снова и снова повторяя историю, придуманную накануне. Однако Саид и дознаватель не появились.

В тот день меня навестил человек, которого я не знал, — впоследствии аналогичным образом меня посещало несколько офицеров разведки, — который спросил, не нужно ли мне что-нибудь. Я сказал, что я религиозный еврей, и что мне нужен еврейский молитвенник. На следующий день в мою комнату принесли молитвенник, который занял место на столике около кровати, рядом с китайской зубной щеткой.

Даже для нерелигиозного еврея еврейский молитвенник заключает в себе целый мир. Помимо молитв там приведены псалмы, талмудический трактат «Поучения отцов» и много других еврейских текстов. Встреча с печатаным еврейским текстом стала для меня колоссальным событием, а чтение молитвенника — основным занятием в те часы, когда температура была не слишком высокой.

На следующий день вечером дверь отворилась, и в комнату вошли Саид и дознаватель. На этот раз я попросил стакан чая, после чего, затаив дыхание, ждал, начнется ли допрос с того, что меня объявят лжецом, или продолжится с того места, где мы остановились в прошлый раз. Допросили ли они Нисима, и не получилось ли так, что он, сам того не зная, полностью разрушил мою историю? Нет, я не лжец. В Герцлии есть военный аэропорт, наша эскадрилья защищает Тель-Авив, я работаю строительным подрядчиком, и раз в месяц мы с моим напарникам тренируемся два часа, перед тем как совершить патрулирование. Я нарисовал взлетные полосы, дорожки для машин, здание эскадрильи, ангар, место, где стоят самолеты… Все это время я спрашивал себя, сколько времени продержится эта история. Тот факт, что я пилот-резервист, был подвергнут сомнению, когда дознаватель извлек из папки копию платежной квитанции, найденную кем-то из крестьян и переведенную на арабский.