Леонид Колосов - Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

— Ну, насчет «наручников» вроде бы точно. Как и то, что в них ты просидел сравнительно недолго. А вот второе предостережение — насчет коллег и врачей… Оно сбывается?

— Не знаю. Ведь коллеги — это не друзья. Вот до меня дошли слухи, что на одном секретном совещании полковника Молодого обвинили в том, что он завалил ценнейших агентов в силу свой беспечности и нарушения правил конспирации. Это ложь. Но как доказать, что ты не верблюд? И потом, какая-то удивительная забота о моем здоровье. Вот недавно опять направили на медицинское обследование в наш госпиталь, а тамошние лекари сразу же обнаружили у меня какое-то мудреное заболевание сосудов головного мозга. Прописали кучу импортных лекарств и курс инъекций. Ну, лекарства я утопил в унитазе, а вот «курс» пришлось пройти. Всю задницу искололи, и, что самое главное, взаправду начала как-то странно болеть голова. Говорят, это обычная реакция на лечение. Сначала, мол, хуже, а затем почувствуете улучшение.

— А почему бы тебе, дружище, не сходить к частному врачу? Кстати, у меня есть один знакомый терапевт широкого профиля. Специалист классный и свой парень. Я его все время итальянскими галстуками снабжал.

— Что же, это идея. И когда ее можно осуществить?

— Послезавтра я улетаю в командировку в Мадрид от «Известий». Как только вернусь, так и пойдем.

— Отлично. Доверяй, но проверяй. Ну, пора по домам. Спасибо тебе за великолепно проведенное время. Впрочем, постой. Давай пофантазируем.

Представь себе, что ты большой начальник и руководишь из Москвы всей нашей нелегальной сетью за рубежом. И вот один из нелегалов — твой покорный слуга — проваливается в Великобритании. Меня сажают в тюрьму и, как принято повсеместно, делают всевозможные заманчивые предложения. А потом тебе выпадает счастливый случай, и через три года вместо двадцати пяти меняют на засыпавшегося в Москве английского шпиона. Вроде бы, как говорят англичане, хеппи энд. Но ты — начальник — не уверен на сто процентов, что меня не завербовала британская контрразведка и не превратила в «двойника». А ведь в моих мозговых извилинах слишком много секретов, много имен коллег-нелегалов, агентов, явок и разведзаданий на будущее. Теперь вопрос: как бы ты, начальник, поступил со мной?

— С тобой? По-честному? Я тебе верю. Поэтому гуляй себе…

— Это частный случай. И редкий. А если подойти ординарно?

— Не знаю…

— Я верный член КПСС и люблю Россию, ибо она моя родина. Но не только ради КПСС играл я в нелегальную рулетку, а ради самого себя, потому что работа моя была тем наркотиком, без которого нынешнее существование кажется мне до удивительности нудным и никчемным. Впрочем, не внимай столь серьезно моим крамольным речам. Тебе еще трудиться. А посему поезжай спокойно в Испанию, и потом пойдем к твоему терапевту.

А накануне отлета в Париж, где я должен был получить визу для журналистской поездки по Испании, поздно вечером позвонил по телефону наш общий институтский товарищ и сиплым от слез голосом сказал: «Вчера ночью за городом скоропостижно умер Конон Молодый. Труп в морге кагэбэшного госпиталя. Больше ничего не знаю…»

На могилу Конона я попал уже после испанской командировки. Она на Донском кладбище, в одной из тенистых боковых аллей. На памятнике даты рождения и смерти: 17 января 1922 года и 10 октября 1970 года. Не дотянул он даже до полувека своей жизни. Я положил цветы на могилу своего безвременно ушедшего друга. Будоражили память разные слухи, которые ходили в связи с неожиданной смертью Молодого. Вспомнились пророчества и его хиромантки, и моей цыганки-гадалки. Он ушел первым с опасной работы, а меня она еще ждала…

Годы учебы в институте пронеслись быстро, ибо времени не хватало. Помимо занятий, играл я в пашем студенческом театре первых любовников, а также был незаменимым ударником в молодежном, знаменитом на всю Москву джазе. Но, несмотря на дополнительные нагрузки, учился я хорошо и особенно преуспел в мудреных валютно-финансовых науках, основной курс которых читал профессор Федор Петрович Быстров. Да и факультет наш назывался валютно-финансовым. Самый трудоемкий в институте факультет, так как мы должны были разбираться в таких непонятных для советских граждан явлениях, как движение курсов на валютных мировых рынках, знать, что происходит на фондовых биржах, кто, кому и как продает золото и так далее, и так далее. Мне всегда нравилось все новое и тем более непонятное. Посему я ходил у Федора Петровича в отличниках. Не было поэтому ничего удивительного в том, что после сдачи государственных экзаменов летом 1951 года профессор ‘сразу же забрал меня в Валютное управление Министерства внешней торговли СССР, которое возглавлял долгие годы. И не только взял, но и назначил сразу же старшим консультантом с очень неординарным для начинающего специалиста окладом. А через несколько месяцев Федор Петрович вызвал меня в свой кабинет и произнес: