Зиновий Фазин - Санкт-Петербургская быль (Документальная повесть)

Из толпы бросились к нему трое. Не обращая внимания на крики городовых, подбежали, посыпались торопливые вопросы:

– Засудили ее? Каторгу дали? А надолго?

– Оправдали, оправдали. Признали, что невиновна!

– Ура!..

Не прошло и минуты, как бурное ликование охватило всю улицу. То затихая, то вновь усиливаясь, перекатывалось над толпой «ура»; многие, сняв в первые минуты шапки, уже не надевали их, забыв про ветер и еще сеющийся снежок.

– Братцы! Господа! – раздавались возбужденные голоса в толпе. – Айда на Шпалерную! Там ее должны выпустить! За вещами пошла, оттуда и выйдет!..

– Задержат ее – разнесем ворота!

– Живей, братцы, на Шпалерную!..

Где-то в этой толпе, среди шумного говора и криков, пробивал себе дорогу Кони, спеша к тому месту, где его ожидал экипаж. Анатолий Федорович чувствовал сейчас лишь одну бесконечную усталость и отдувался на ходу, будто после каторжно-тяжелой работы. Сердце ныло, точно предчувствовало что-то недоброе.

«Нехорошо, – вздыхал Анатолий Федорович. – Как бы еще бедой не кончилось все».

«С трудом пробравшись сквозь толпу на Шпалерной, – рассказывал он потом, – я встретил при повороте на Литейную торопливо идущего молодого человека в высоких сапогах и старой медицинской фуражке. „– Позвольте узнать, – спросил он меня, запыхавшись, – не были ли вы в суде? Не знаете ли, чем кончилось дело? Куда ее присудили или оно еще идет?“ – „Дело кончено, Засулич оправдана…“ – „Неужели?! Оправдана! Боже мой!“ Крепкие руки порывисто меня обняли, по щеке моей скользнули влажные губы и жесткие усы, и фуражка помчалась далее».

Растроганный Анатолий Федорович шел дальше, не огибал луж, шагал напрямик и говорил себе:

«Дело сделалось доброе, душа России сказалась в нем. Приговором общественной совести был выстрел Засулич, и приговором той же совести она оправдана. Что же ты, брат, сокрушаешься, эх, старый ты, старый оппортунист! Не стоишь ты поцелуя, каким тебя сейчас наградила медицинская фуражка!..»

Скоро он уже был далеко от Шпалерной, а там события только начинались.

Радостно бурлила толпа. Уже и песня слышалась в некоторых местах Шпалерной. Звучали стихи Некрасова. И как в тот недавний зимний день, когда народ хоронил поэта на Волковом кладбище, звучала снова «Песня Еремушке»; и кто-то, как там, на кладбище, читал из «Саши»:

Слышались знаменитые строки из «Размышления у парадного подъезда»:

И, словно отвечая мучительным раздумьям поэта, какой-то студент в железных очках с азартом повторял:

Немало было в толпе и рабочих, пришедших сюда прямо с заводов и фабрик, из мастерских и кузниц. Замасленные картузы, пахнущая смолистой стружкой одежда столяров и плотников, залатанные кошелки. Казалось, в том, что сейчас творилось здесь, было что-то сходное и с демонстрацией у Казанского собора, и с настроением людей в день похорон Некрасова.

Несомненно, с точки зрения властей, происходило нечто противозаконное. У майора Курнеева, например, тоже околачивавшегося в толпе, никаких сомнений на этот счет не было.

Мы не станем больше приводить его (должно быть, уже и вам приевшееся) выражение: «Ах ты, мать моя!», которое он издавал множество раз: и когда услышал приговор присяжных, и когда, совсем потеряв голову, стоял в толпе на Шпалерной и смотрел на то, что делается.

«На Сахалин, на Сахалин надо всех, – стучала в голову Курнееву лишь одна мысль. – Да блокировать остров кораблями с пушками!..»

К воротам «предварилки» нельзя было пробиться – так густо и плотно сбился народ. Время шло, а калитка тюремная не открывалась, и никто из нее не показывался. В толпе ощутилось нетерпение, стали раздаваться крики:

– Господа! Чего мы ждем? Они не хотят ее выпустить!

– Вот они как? Так мы сами ее освободим! Разбирай, братцы, мостовую, расшибем калитку!

– Дреколья доставай! Ну-ка, ребята, в соседних дворах поищем!

У ворот в эту минуту оказались два адвоката; кто-то узнал их.

– Вам и карты в руки! – закричали адвокатам. – Стучитесь, у вас права есть! Вам откроют! И потребуйте объяснений: почему Засулич не выпускают? Подождем еще! Спокойно, господа!..

Адвокаты постучались и предъявили свои карточки. Этих сразу впустили.

– Спокойно, спокойно, братцы! – раздавалось в толпе. – Давайте организованно! Терпение и труд все перетрут! Видите, правда победила! Правда завсегда верх берет!