Феликс Медведев - Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы…

Не могу не вспомнить и о такой реакции на публикацию в «Огоньке». В «Литературной газете» была напечатана статья некоего Ю. Максимова «Ретушь трагедии», в которой в уничижительном тоне говорилось о моем интервью, об Анне Михайловне, о ее отце, о Бухарине, о невинно убиенных. Статья тенденциозная, предвзятая. Скажу больше: мне показалось, что это была попытка реанимации реноме Н. Андреевой. К чести большинства литгазетовцев, на редакционной летучке главному редактору А. Чаковскому и тем, кто готовил материал к печати, был заявлен протест.

Другое интервью вызвало бурную полемику, мешок читательских писем, перекличку зарубежных радиоголосов. А сколько язвительных комментариев было по поводу обложки. Четыре известных поэта: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Окуджава – стоят на морозе, прижавшись друг к другу, и улыбаются в объектив. В дубленках, в модных сапогах, уверенные, довольные. Спустя месяц в телепередаче, где первый секретарь правления Союза писателей СССР В. Карпов принимает за чаем молодых писателей, один из них, размахивая девятым номером «Огонька» за 1987 год, будет взывать к состраданию советским шахтерам, очерк о нелегкой жизни которых помещен в том же номере. Это было настолько откровенно предвзято, неинтеллигентно, что «Комсомольская правда» вынуждена будет ответить на выпад репликой журналиста Ю. Гейко.

«Групповщина», «Левые берут»… Так восприняли материал «И были наши помыслы чисты…».

Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Роберт Рождественский на даче Евгения Евтушенко в Переделкино.

Обложка журнала «Огонек». 1987 г.

А началось с того, что «Огонек» готовил серьезнейшую публикацию антологии «Русская муза XX века», в которой история отечественной поэзии анализируется под углом зрения не искусствоведа, ученого, а авторитетного современного поэта Евг. Евтушенко. Такой личностной антологии, насколько мне известно, раньше не было. И вот, предваряя годовую публикацию (а она растянулась на несколько лет), я предложил в качестве своеобразного анонса напечатать фотографию Евгения Александровича. Обсуждение свелось к тому, что решили попытаться собрать поэтов, начинавших свой творческий путь в пятидесятых годах, провести с ними интервью и подготовить обширный материал.

Надо сказать, что дело это было не из легких. Не все поэты с радостью и решимостью согласились на встречу. Непросто было определить и само место их свидания. В редакции? В Доме литераторов? В Союзе писателей? Дома. У кого? На даче. У кого? С решительным гостеприимством предложил принять гостей у себя на даче в Переделкине Евгений Евтушенко. Все согласились. Долго обсуждали день встречи, у всех дела да хлопоты, зарубежные вояжи, совещания, заседания, приемы. Договорились и о дне. Очень жаль, что никто из нас, пытавшихся это сделать, не смог убедить Беллу Ахмадулину приехать в Переделкино. Она наотрез отказалась от участия в общем разговоре.

А остальное описано в материале, вошедшем в эту книгу. Надо сказать, что воспоминания поэтов о годах их молодости, о хрущевской оттепели, о дружбе друг с другом в ту пору, о литературных учителях, о старших товарищах были на то время, то есть на начало 1987 года, уникальной исповедью не только друг перед другом, но и перед читателями, гласным откровением-размышлением о попытке переустройства жизни, искусства после XX съезда партии.

В моей комнате висит фотография, запечатлевшая встречу в Переделкино. Гости дома только что с мороза вошли в помещение, разделись и начали дружеский разговор, который, кажется, не прерывался никогда. О чем-то говорит Евгений Александрович, склонился к нему, задумавшись, Роберт Иванович, держит в руке листок с моими вопросами, прижавшись к батарее, Булат Шалвович, под парсуной притулился и смотрит куда-то вдаль Андрей Андреевич. Для любителей поэзии это мгновение, запечатленное фоторепортером, я бы сказал – историческое. Думаю, что вряд ли оно повторится. В одну и ту же реку дважды не войдешь.

Материал «Судьба моя сгорела между строк (Десять вечеров с Арсением Тарковским)» уже вышел в «Огоньке», но я по-прежнему наведывался в Переделкино, а потом в Дом работников кино в Матвеевском, куда переселились Арсений Александрович и Татьяна Алексеевна. Встреч было, конечно же, не десять, а значительно больше. Я так сильно привязался к ним, что не проходило и недели, чтобы не завернуть на чашку чая в знаменитую матвеевскую обитель. По поводу и без повода. Разговоры продолжались, воспоминания Арсения Александровича, тонко и изящно «обрамленные» репликами, вставками, ремарками Татьяны Алексеевны, наполняли мои рабочие огоньковские будни каким-то высоким смыслом.