Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Противоречивых оценок, высказываний о личности Бжезинского неизменно больше, чем о Киссинджере. У последнего всего было больше сторонников и последователей, чем у первого. В Москве отношение к Бжезинскому, в общем-то, было негативным, поскольку он не только не скрывал своих антисоветских настроений, но и постоянно их обосновывал и развивал. Особенно он не скрывал и своих антирусских взглядов, став в 1976 году помощником президента Картера по национальной безопасности. Первое, что сделал Бжезинский, — пустил под откос позицию тогдашнего государственного секретаря Сайруса Вэнса о приоритетности Советского Союза во внешней политике Вашингтона. Картер согласился с ним, и СССР перестал занимать в международных делах Вашингтона первую строчку, по крайней мере в официальной политике. Вообще, было очевидно большое влияние Бжезинского на Картера, чего не скрывал сам президент, называя себя «усердным студентом Бжезинского в международных делах». Такое мнение Картера предопределяло существенное влияние в то время Бжезинского в американской столице.

Однако, находясь в ряду ближайших и влиятельных помощников Картера, Бжезинский не только не укреплял свои позиции, но и все более разрушал их. Критические высказывания в его адрес усиливались, равно как и в адрес самого президента, и к середине президентского срока Картера можно было с уверенностью сделать вывод, что следующим хозяином Белого дома станет другой деятель.

Концепции Бжезинского обращают на себя внимание прежде всего своим теоретическим обрамлением, однако они лишены достаточного прагматизма, применимости к реальной политике, характерных для Киссинджера прорывов и смелых акций во внешней политике. По меткому выражению французского политолога Жан-Пьера Ко, методичность Бжезинского и ход его мыслей напоминали «великую иезуитскую традицию», которая отличалась тактической гибкостью и пренебрежением принципами. Несмотря на многочисленные рассуждения о правах человека, о мире и сотрудничестве между народами, Бжезинский был сторонником использования силы тогда, когда речь заходила о коренных американских интересах. В этой точке зрения — полная преемственность между тем, что было прежде, и той политикой, которая проводилась после Картера — Бжезинского. «Наши основные обязательства, — как-то сказал Бжезинский, — остаются неизменными, переходя в наследство от одного правительства к другому.

«Миролюбие» Бжезинского напрочь перечеркивалось его рассуждениями о том, какую именно опасность для человечества может нести ядерная война. Он называл «вздором» мнение о том, что ядерная война означала бы конец человечества. В 1978 году в журнале «Нью-йоркер» Бжезинский выступил со следующим утверждением: «Говорить о том, что использование ядерного оружия означало бы конец человечества, — это неправильное воззрение. Это эгоцентризм… В чисто статическом плане, если бы Соединенные Штаты использовали весь свой арсенал против Советского Союза, а Советский Союз использовал весь арсенал против Соединенных Штатов — это не означало бы конца человечества».

Неудивительно, что Бжезинский не выдвинул сколько-нибудь конструктивной идеи, способствовавшей развитию отношений между США и СССР. Однако его распирало от удовлетворения, когда в конце 80 — начале 90-х годов в Советском Союзе начались разрушительные процессы. Бжезинский активно обосновывал «закономерность» развала Союза. Он назвал последние триста лет российской истории периодом имперской экспансии, от которой российские народы испытывают усталость.

Вместе с тем нельзя не согласиться с утверждением Бжезинского об опасности национализма как главной разрушительной силы в развале Союза. Бжезинский верно уловил тенденцию. В 1990 году вышла его книга «Межнациональные отношения в СССР: проблемы и перспективы», в которой он пришел к следующему выводу: «…Родина великороссов не имеет достаточных коммерческих выходов к Мировому океану, равноценных пахотных земель… Она также подвержена воздействию неблагоприятного климата и не имеет четко обозначенных естественных и этнических границ. А потому любое широкое осуществление национального отделения неизбежно привело бы к кровавым столкновениям, не говоря уже о холодящей ум перспективе для обедневшей России, вынужденной принимать миллионы великороссов, изгнанных из нерусских земель».

Даже Бжезинский не считал спасительным для Советского Союза устранение коммунизма с социально-политического поля. По его словам, это не сделает Советское государство экономически более продуктивным и политически более плюралистическим.