Лидия Герман - Немка. Повесть о незабытой юности

Уже на окраине села застонала мама и, вскинув руки, громко вскрикнула „Herrgott im Himmel! Jesus und Maria! (Господь Бог на небе! Иисус и Мария!). Наш Мариенталь, наша родина! И мы должны это пережить!"

Отец мой повернулся и сказал слабым голосом: „Только не реветь". А с передних повозок доносились до нас раздирающие сердце вопли. Мы с мамой тоже не могли сдержать слёз. Наш надзиратель (сопровождающий) что-то сказал моему отцу. Он, наверное, понял, что ему сказали, сошел с телеги и быстрым шагом пошел к передним повозкам. Он сумел своим спокойным видом всех немножко утихомирить.

Мы покинули наш Мариенталь навсегда.

Мне по сей день не удалось установить, в какой именно день сентября месяца 1941 года мы вынуждены были покинуть Мариенталь. Судя по двум имеющимся документам, можно определить, что было начало сентября.

Копию одной из этих справок я получила при оформлении документов на выезд в Германию в 1994 г. Это справка о составе семьи Германа Александра Ивановича. На лицевой стороне стоит подпись составителя карточки и дата – 2.09.1941, на обороте – номер эшелона 885 – Барнаул.

Второй документ подтверждает сдачу и стоимость нашего дома и мебели. 6.09.1941 г. это было 3540 рублей.

И всё-таки точной даты выезда не знаю, да и не дата волновала нас тогда, а сам факт необходимости выезда и вопрос – почему? Только потому, что мы были немцы? Принимали нас за потенциальных пособников немецкой армии и фашистов?..

Говорили, что в наших домах теперь будут жить люди, эвакуированные из фронтовой полосы г. Смоленска…

По приезду на станцию Нахой мы были в тот же день погружены в подготовленные вагоны товарного поезда. Наша большая семья состояла из 23 человек, из них 8 детей в возрасте от 2-х до 9-ти лет. Моя сестра Мария была на шестом месяце беременности четвертым ребёнком. Мне было 12 лет. Нам была выделена половина большого вагона. В вагоне были встроены висячие полати, делящие его по вертикали. Это перекрытие мы покрыли матрацами, одеялами, зимней одеждой, затем простынями. У стен слева и справа лежали подушки. Детям это было на радость, так как они имели возможность вдоволь побеситься.

В нижнем отделе были расставлены все сундуки, ящики и узлы, на которых спали те, кому трудно было взобраться наверх. Для бабушки Маргарет была установлена её кровать, которую каким-то образом взяли с собой.

Во второй половине вагона разместились родственники Эллиного мужа Шнайдера (одна семья), семья сестры нашей тёти Жени (жены Петера) и семья моей подруги Ирмы Сандер.

Старшим вагона был назначен мой отец, т. к. он был старше всех. После того как все разместились по всем вагонам поезда 885, мы отправились. В изгнание. На ночь двери запирались снаружи. Для освещения вагона у нас имелись свечи, иногда зажигалась и керосиновая лампа. В вагоне имелись два маленьких окошка, без стекла, конечно, но с железными решетками. Благодаря им в прохладные ночи создавался сквозняк. Если же их закрывали, становилось душно.

Через пару дней наш поезд уже проходил по Средней Азии, где было совсем жарко. Окна были слишком малы, чтоб проветривать вагон с таким количеством людей, особенно нижний этаж, где были люди постарше и младшие дети. Дышать было совершенно нечем, и дошло до того, что мужчины решили прорубить в потолке середины вагона отверстие. Но это не удалось, так как поверх деревянного покрытия было еще покрытие из толстой жести. Надсмотрщики проявили сострадание к нам и, когда поезд остановился, открыли двери и больше их уже не закрывали снаружи. Если было прохладно ночью, мы сами их закрывали изнутри. Поперёк дверного проёма уложили длинный деревянный шест таким образом, чтобы можно было сесть, свесив ноги из вагона, и держаться за этот шест. За всё это мы были им очень благодарны.

Никогда мы не знали, когда поезд остановится и как долго он будет стоять. Два или три раза за время нашего пути на каких-то крупных станциях вдруг объявляли, что можно получить горячий обед. Тогда мужчины с вёдрами бежали к вокзалу и возвращались с полными вёдрами густого тёплого супа, даже с мясом.

Мы уже держали миски наготове и с удовольствием съедали суп. Несколько раз поезд останавливался прямо в степи на 3–4 часа. Тогда собиралось топливо вокруг, разжигались костры, устанавливались предусмотрительно взятые из дома треноги, какие-нибудь прутья или просто железяки, подвешивали котлы, кастрюли или вёдра, и варилась еда… Аромат разносился по всей степи. Все считали минуты в ожидании вкуснейшей еды и поглядывали в сторону головы поезда – на паровоз, не дай Бог, загудит к отъезду. А один раз так и случилось: кипело уже в котлах, запах разжигал аппетит, и паровоз загудел. Надсмотрщики пробежали до конца поезда, командуя: "Загасить костры! На посадку! Быстрее!" Мужчины и женщины с пустыми котлами в руках, с горячими треногами, палками бежали к своим вагонам. Многие на ходу уже вскарабкивались в вагон, зачастую и в чужой, или их втягивали, только бы не остаться в степи.