Игорь Ефимов - Связь времен

«Таврический сад» наконец вышел на экраны в паре с какой-то другой короткометражкой, мелькнул несколько раз в окраинных кинотеатрах и исчез. Моя карьера киносценариста была на этом закончена. А что впереди? Слабыми огоньками надежды мелькали какие-то отклики из провинциальных театров, потихоньку продвигалась вперёд очередная детская повесть. Но общее настроение было невесёлым, борьба за выживание для генеральского истопника делалась всё труднее. «О бедность, заучил я, наконец, урок твой горький».

Единственной отрадой оставались летние каникулы в деревне.

Русская природа в стихах Пушкина — это почти всегда природа Псковщины. Здесь он провёл детство, здесь томился в ссылке. «В багрец и золото одетые леса» — это леса по берегам рек Великой, Сороти, Алоли, Шелони, Псковы. Но псковское лето он оклеветал. «…Когда б не пыль, не зной, не комары да мухи» — неужели ничего другого не замечал? Неужели — как и Онегина — «…на третий роща, холм и поле / его не занимали боле»?

Игорь Ефимов в 1970-е. Фото Бориса Шварцмана

«Деревня, где скучал Евгений…»

«Прелестный уголок» — да, это про нас, про наши Усохи, приютившие нас на многие годы. Но «скучал»? Вот уж чего не было, так это скуки. Да и как можно заскучать с такими славными, такими талантливыми, такими остроумными, такими начитанными друзьями?

Ядро колонии составляли три семейства: Ефимовы, Гордины и Петровы. Про Гордина уже было рассказано выше. Его жена, Наталья Леонидовна Рахманова, Тата — для друзей и родных, дочь известного киносценариста и писателя, Леонида Николаевича Рахманова, — прекрасная переводчица с английского. Как раз в 1970-е она работала над первым полным переводом «Хоббита», и наши дети имели возможность читать эту книгу прямо с машинописных листов.

Михаил Петрович Петров был уже тогда профессором, занимался физикой плазмы. Но порой отвлекался и на литературные труды. «Огонёк» напечатал несколько его рассказов. Однако зов науки оказался сильнее. Свой литературный дар Михаил использовал для устных историй. Несколько из них я впоследствии украл для своих романов — пора, наконец, выразить ему за них благодарность. Жена его, Мия Гильо, Мика, играла в литературе самую важную роль — была талантливым читателем.

Собирались по вечерам чаще всего у нас. Нам с Мариной досталась маленькая бревенчатая пристройка к хозяйской избе, состоявшая из комнаты размером в шестнадцать метров и кухоньки в три раза меньше. Наши дочери спали в комнате, а в кухоньке шестеро человек могли усесться лицом к стене перед полкой-столом, на которой теснились тарелки и стаканы. Электричество часто отключалось — тогда сидели при свечах. Но какие это были весёлые застолья!

Кроме постоянных членов колонии, часто наезжали гости из обеих столиц. В кухоньке места им не хватило бы, с ними общались при дневном свете, на берегу Великой. Рассматриваю старинные фотографии, вглядываюсь в дорогие лица, ворошу воспоминания.

Вот нагрянули Штерны — Люда, Витя и их дочь Катя, привезли баранье мясо. Шашлык дымится над углями костра, в золе печётся картошка, а рядом с огнём томится завёрнутая в листья кувшинок щука, только что подстреленная охотником Ефимовым. Поляна, получит название Первая шашлычная, в отличие от последовавших Второй, Третьей, Четвёртой. («Где встречаемся завтра?» — «На Третьей шашлычной!»)

Удачливый охотник

Вот Пётр Грязневич, арабист, только что вернулся из Южного Йемена, где он давно ведёт историко-этнографические исследования. Работая в качестве переводчика с группой советских врачей, он смог заглянуть в недоступный для посторонних мир: домашнюю жизнь мусульманского семейства. Марине нравятся его рассказы о тайном могуществе арабской женщины. Днём она покорно семенит по улице за мужем, который важно шествует, украшенный чалмой и кинжалом. Но вечером дома может распоясаться, распоряжаться и орать, как какая-нибудь русская бой-баба.

Ещё Грязневич описывал усилия советских дипломатов оседлать военный переворот в стране и затянуть её в орбиту своих сателлитов. Начинать они собирались с раскулачивания. «Как по-арабски будет кулак?» — «По-арабски кулак будет кулак, — отвечал Грязневич. — У них нет такого явления, нет и слова для него». Южный Йемен остался независимым, нераскулаченным, опасным, непредсказуемым, в чём впоследствии могли убедиться моряки американского крейсера «Коул», взорванного джихадистами в порту Адена в октябре 2000 года.