Роман Грачев - Развалины часовни

Мне моя взрослеющая дочь после посещения традиционной встречи одноклассников и учителей в конце августа написала в вайбер: «Господи, пап, забери меня отсюда! Верни мне это гребаное лето!». Чуть сердце не разорвалось… потому что я все это тоже очень хорошо помню.

Иногда в разговорах с ней о школьных проблемах говорю: «Вот встретишься с ними лет через двадцать — будешь любить со страшной силой. Всех без разбору. Включая учителей».

У меня так и было. Встречались с одноклассниками недавно и убедились, как всё эфемерно: примадонны класса торгуют рыбой, середняки спокойно выращивают детей, гадкие лебеди взлетели до небес. «Жизнь все расставит по местам, малыш», — говорю я.

Она верит. Но ждать этой расстановки очень уж долго, а на уроки — уже завтра.

Словом, друзья взрослые, мы в этот день такие размякшие и романтичные исключительно в силу своего возраста. Отмотайте себя до их лет и скажите честно: никогда не хотели заложить бомбу под здание?

Кажется, Элвис Пресли пел: «Не будь жестоким к школе».

Мы и не будем жестокими. Но будем честными. Всем, что в нас есть, мы обязаны именно ей. И чем-то светлым, и чем-то дурно пахнущим.

Рассуждая о триумфе Стивена Кинга в кино, обычно принято упоминать два безоговорочных шедевра — «Побег из Шоушенка» и «Зеленую милю», руку к которым приложил друг писателя Фрэнк Дарабонт. Спорить не буду, присоединяюсь. Но хотел бы добавить третью картину, о которой незаслуженно забывают (по крайней мере у нас в России).

Это «Останься со мной» Роба Райнера 1986 года выпуска.

Экранизация моей любимой вещи Кинга — повести «Тело» (или «Труп», кому как больше нравится). История о четырех мальчишках из неблагополучных семей, которые в далеких шестидесятых на излете лета отправились на поиски тела своего сверстника, погибшего под колесами поезда.

Бережно перенесенное на экран теплое ностальгическое творение автора, блестящие актерские работы пацанов, многие из которых стали звездами Голливуда, саундтрек… что еще?

Глубокое сожаление об утрате Ривера Феникса — актера, который в свои подростковые годы на экране творил то, за что дают Оскаров.

Словом, очень рекомендую, если до сих пор не знали. Сначала читать, потом смотреть.

P.S. Да, негодяй Кифер Сазерленд очень хорош.

Больше четверти века назад, когда некоторое количество одутловатых лиц из Политбюро ЦК КПСС обеспокоились движением страны «куда-то не туда», я кочумал в казарме мотострелковой роты в некогда секретной части под Нижним Новгородом. Мы мало чего успели сообразить, но шухер тогда поднялся знатный. В казармах ночью дежурили офицеры, готовые поднять роту и отправить «на Москву» (для духов польза — старики мочить не будут, хоть за это спасибо одутловатым лицам). О происходящем узнавали из телевизора, который висел над выходом из расположения. А телевизор тогда в истерике метался между «Лебединым озером» и «Горите вы все в аду». К чести Останкино, ближе к развязке телевизор-таки повернулся лицом к народу — объективные репортажи с баррикад у Белого дома пошли косяками…

Через пару дней все закончилось.

Да, перемены случились. Я пережил их именно в армии, пока вы тут, гражданские, за колбасу дрались. Во-первых, я единственный в части (!) догадался подсказать руководителю нашего духового оркестра, где я подвизался дуть в трубу и бить в барабан, что у нас в качестве государственного гимна отныне не Александров, а Глинка. Благодаря этому старший прапорщик Хахалин избежал инфаркта и не добавил седины себе в шевелюру (едва ли воинская часть отметила этот факт в своей летописи, но будьте уверены — спас наш оркестр от позора рядовой РГ из Челябинска).

Во-вторых, отправившись в краткий отпуск домой в октябре 1992-го, я понял, чего именно одутловатое Политбюро пыталось нас лишить: это еда, пиво на каждом углу, сникерсы, марсы, более-менее приличная одежда и прочие животворящие блага. Волосы на моей дедовской голове вставали ежом, когда я смотрел на то, во что превратилась страна, которую я покинул полтора года назад. В этой стране наконец-то можно было выглядеть человеком. Вот как бы два главных впечатления после того переворота 1991 года. Что сейчас, спустя столько лет?

Жопа. Она, родимая.

Как метко заметил один из табуированных ныне сатириков, собака, сорвавшаяся с цепи, побегала с лаем по деревне, вкусила свободы, испугалась сложностей и метнулась обратно в будку, где ее ждала хозяйская похлебка.