Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Разве они не могут ввести дополнительные ограничения, когда на остров прибывают корабли, и прежде всего не позволять любому кораблю покидать остров, пока не будет установлен факт моего физического присутствия на острове, без того чтобы были введены подобные бесполезные ограничения. Для моего здоровья необходимо ежедневно совершать прогулки верхом от семи до восьми лиг, но я не буду делать этого с офицером или со стражником. Я всегда придерживался того мнения, что человек проявляет больше истинного мужества именно тогда, когда он выдерживает все беды и противостоит несчастьям, которые обрушиваются на него, а не тогда, когда он решает покончить с собой. Самоубийство — это поступок проигравшего игрока или разорившегося мота, это признак отсутствия мужества, а не его доказательство. Ваше правительство глубоко заблуждается, если полагает, что, выискивая всевозможные средства, чтобы досадить мне, — как, например, отправив меня на этот остров, лишив всякой связи с самыми близкими и дорогими мне родственниками, изолировав от всего мира, навязав бесполезные и обременительные ограничения, которые с каждым днём становятся все более строгими, назначив в качестве охранников отбросы человечества, — оно, в конце концов, выведет меня из терпения и склонит к самоубийству. Ваши министры ошибаются. Даже если бы я когда-либо задумался о нечто подобном, то сама мысль о том удовлетворении, которое они получат от этого, помешала бы мне пойти на такой шаг.

«Этот так называемый дворец, — заявил он, смеясь, — который, как они говорят, послали мне, есть не что иное, как пустая трата немалых денег. Я бы предпочёл, чтобы они выслали мне четыреста томов книг, а не мебель и строительные материалы для нового дома. Во-первых, потребуется несколько лет, чтобы построить дом, но к этому времени меня уже не будет на свете. Всё строительство должно будет осуществляться за счёт труда этих бедняг, солдат и матросов. Мне этого не нужно и я не хочу навлекать на себя ненависть этих бедняг, которые уже достаточно несчастны из-за того, что их выслали в это отвратительное место, где подвергают столь изнурительной работе. Они осыпят меня проклятиями, полагая, что именно я, и никто иной, являюсь виновником всех их неприятностей, и, возможно, у них возникнет желание покончить со мной».

В связи с этим высказыванием Наполеона я заметил, что ни один английский солдат не станет вероломным убийцей. Он прервал меня, сказав: «У меня нет причины жаловаться на английских солдат и моряков; наоборот, они относятся ко мне с большим уважением и даже как будто сочувствуют мне».

После этого разговора он сделал ряд замечаний об условиях жизни на острове Святой Елены. «Положение дел на этой скале, — заявил Наполеон, — настолько плачевно, что отсутствие признаков подлинной нищеты или голода рассматривается как великое благо. На днях Пионтковский навестил семью Робинзонов, и они сказали ему: «О, как же вы должны быть счастливы, имея каждый день на обед свежее мясо. О, если бы мы могли наслаждаться этим, то какими же мы были счастливыми». Разве это место, — продолжал Наполеон, — достойно смертного, привыкшего жить среди людей?»

28 мая. Я сообщил Наполеону о том, что получено известие о кончине королевы Португалии, а также о том, что в Рио-де-Жанейро прибыл французский фрегат с официальным посланием, в котором содержится предложение одной из дочерей короля выйти замуж за герцога де Берри. «Королева, — заметил Наполеон, — уже в течение долгого времени была сумасшедшей, а дочери все без исключения безобразны».

29 мая. Из Англии прибыл корабль; я отправился в город; там виделся с губернатором и, возвратившись в Лонгвуд, пошёл к Наполеону, который в это время играл в кегли в саду со своими генералами. Я сообщил ему (по указанию губернатора), что в парламент внесён законопроект, касающийся Наполеона. Законопроект даёт право министрам держать Наполеона под охраной на острове Святой Елены и предусматривает выделение необходимых сумм на его содержание.

Он спросил, были ли в парламенте противники этого законопроекта? Я ответил: «Почти никого». — «А разве Бругэм и Бурдетт, — заметил он, — не выступили против?» Я ответил, что не видел газет, но думаю, что г-н Бругэм что-то сказал. Я передал Наполеону несколько французских газет, которые адмирал отдал мне до того, как сам прочитал их. «Кто вам дал эти газеты?» — «Адмирал». — «Что, для меня?» (Не скрывая удивления.) — «Он просил меня передать газеты Бертрану, но на самом деле они предназначались для вас». После краткой беседы он попросил меня постараться достать «Морнинг Кроникл», «Глоуб» или любую из оппозиционных или нейтральных по духу газет.