Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

4 мая. Сэр Хадсон Лоу отправился на встречу с графом Бертраном, с которым имел часовую беседу. Разговор оказался не из тех, который пришёлся бы ему по нутру, ибо, покидая графа, он, садясь на коня, о чём-то раздражённо бормотал и был явно не в духе. Немного погодя я узнал о цели его визита к графу. Он начал беседу с того, что заявил, что французы слишком много жалуются, не имея на то никаких веских причин; что, принимая во внимание их положение, с ними очень хорошо обращаются. За это им следует быть благодарными, а не выступать с какими-то жалобами. Однако, как ему представляется, вместо того чтобы выражать чувство благодарности, они злоупотребляют либеральным обращением. В свою очередь он, губернатор, полон решимости ежедневно убеждаться в том, что Бонапарт действительно находится на острове, а это возможно лишь в том случае, если назначенный губернатором офицер будет в определённые часы навещать пленника. Весь свой монолог губернатор произнес высокомерным, властным, не терпящим никаких возражений тоном, постоянно ссылаясь при этом на великие державы, которые облекли его чрезвычайными полномочиями.

5 мая. Около девяти часов утра Наполеон послал за мной Маршана. Через черный ход я был приглашён в спальную комнату Наполеона, описание которой я постараюсь дать. Размер её равнялся четырнадцати футам на двенадцать, а высота — примерно 11 футов. Стены без карнизов были выстелены коричневой хлопчатобумажной тканью «китайка» и окаймлены по бордюру обычными зелёными бумажными обоями. Два небольших окна без вспомогательных шнуров выходили в сторону лагеря 53-го пехотного полка. Одно из окон было раскрыто и закреплено деревянной щепкой с зазубринами. Занавески на окнах из белого миткаля, небольшой камин, старая каминная решётка с невзрачной деревянной каминной доской, выкрашенной в белый цвет, на которой стоял маленький мраморный бюст сына Наполеона. Над каминной доской висел портрет Марии Луизы и четыре или пять небольших портретов юного Наполеона, один из которых был вышит руками матери. Немного правее висел миниатюрный портрет императрицы Жозефины, а слева — будильник Фридриха Великого, приобретённый Наполеоном в Потсдаме; справа — консульские часы с гравированным вензелем «Б», свисавшие на цепочке из заплетённых волос Марии Луизы с булавки, воткнутой в стенную обивку из «китайки». Пол спальной комнаты покрывал подержанный ковёр, который одно время украшал столовую комнату лейтенанта, служившего в артиллерийском полку острова Святой Елены. В правом углу комнаты была поставлена небольшая простая железная походная кровать, покрытая зелёным шёлковым покрывалом. На этой кровати ее хозяин отдыхал на полях Маренго и Аустерлица. Между окнами — убогий подержанный комод, а слева от двери, ведущей в следующую комнату, — старый книжный шкаф, прикрытый зелёными шторами. В комнате в разных местах стояли четыре или пять стульев с плетеными спинками зелёного цвета. Перед дверью чёрного хода стояла складная ширма, отделанная «китайкой», а между ней и камином — старомодное канапе, покрытое белым длинным покрывалом.

Когда я вошёл в спальную комнату Наполеона, он полулежал на канапе в белом утреннем халате, на нём были белые штаны и такого же цвета чулки. На голове был повязан клетчатый красный платок, а воротник рубашки без галстука расстёгнут. У него был печальный и несколько встревоженный вид. Перед ним стоял небольшой круглый стол с книгами, а на ковре у ножки стола лежала в полном беспорядке груда книг, которые он уже прочитал. Над канапе, у его подножья, лицом к Наполеону, висел портрет императрицы Марии Луизы, державшей на руках маленького сына. Перед камином стоял Лас-Каз, скрестивший руки на груди. В одной из рук он держал какие-то бумаги. От былого великолепия когда-то могущественного императора Франции остался лишь стоявший в левом углу спальной комнаты роскошный умывальник с серебряной раковиной и с кувшином из того же благородного металла.

После нескольких незначительных вопросов Наполеон в присутствии графа Лас-Каза спросил меня на французском и на итальянском: «Вы знаете, что именно в результате моего заявления вы были назначены на должность моего врача. Теперь же я хочу получить от вас точный и правдивый ответ, ответ благородного человека: в каком качестве, вы полагаете, вам предстоит быть — в качестве, в котором был г-н Мэнго, или в качестве врача тюремного корабля и врача пленников? Должны ли вы докладывать губернатору, в соответствии с полученными приказами, о всех пустяках или о моей болезни или обо всём том, о чём я говорю с вами? Отвечайте мне искренно, в каком качестве, как вы полагаете, вам предстоит быть у меня?»