Эндрю Ллойд Уэббер - Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера

Мы с Джулианом создали целый мир, в котором я мог прятаться и в котором я был по-настоящему счастлив. Мир, в котором был один общий знаменатель, – музыкальный театр.Там были звезды, которые уходили и возвращались или скрывались в небытие. Там были воображаемые режиссеры, декораторы, репертуары, даже программки, – так меня впечатлила постановка «Моей прекрасной леди». Был даже специальный поезд, который перевозил зрителей из фантазийного города в театр на поздние показы. И, когда мне подарили первый диктофон, сразу же появились оригинальные записи мюзиклов.

Слава богу, этот диктофон был несовместим ни с одним магнитофоном. У него была своя лента, которая больше никуда не подходила. Таким образом, мои подростковые трели оказались навсегда утерянными для человечества, как и штуковина, на которую я их записывал. Впрочем, сознаюсь, две вещи сохранились, но в несколько ином виде. Одна песня из «Как важно быть серьезным», скромно заявленного как «Мюзикл чрезвычайной важности», превратилась в песню «Chained and Bound» из мюзикла «Иосиф и его удивительный разноцветный плащ снов». Основной мотив песни с очень подходящим названием «Chanson d’Enfance» [3] «Песня детства». из мюзикла «Аспекты любви» тоже был взят из того шоу. Но как именно эта последняя мелодия могла звучать в мюзикле по вечной комедии Уайлда – остается для меня загадкой.

Надо сказать, что мое увлечение средневековыми храмами, развалинами и церквями затронуло мою жизнь так же сильно. Из игрушечных кирпичиков я построил огромный готический собор (посвященный святому Элвису). Он расположился в другом конце детской, чтобы не вступать в противоречие с растущими потребностями «Харрингтон Павильон».

Собор святого Элвиса пал жертвой вражеского нападения – Джулиан сбил его в припадке гнева. «Харрингтон Павильон», будучи крепко склеенным, напротив, остался невредимым. В 60-х, когда я покинул отчий дом, мой игрушечный театр был аккуратно разобран и спрятан. Но, к сожалению, он потерялся во время моего переезда в 1974 году. У меня осталось всего лишь несколько фотографий.

С НАЧАЛОМ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В ИГРУШЕЧНОМ ТЕАТРЕ тетушка Ви начала проявлять ко мне все больший интерес. Мама, честно говоря, пока не запрещала мое ребяческое музицирование, но и не одобряла. Она перенаправила свои стремления сделать из сына классического музыканта на трехлетнего Джулиана, которому она купила детскую виолончель. Отец же начал интересоваться тем, что я делал.Когда мне было десять, он сделал несколько простых аранжировок для фортепиано из моих мелодий. А затем опубликовал их под моим именем в журнале «The Music Teacher», озаглавив «Игрушечный театр». С тех пор каждый раз, когда я экспериментировал за пианино, он заходил и спрашивал, как я нашел тот или иной аккорд. И это неудивительно: мой отец, несмотря на свое грозное звание профессора композиции в Королевском колледже музыки, по-настоящему любил мелодию. На самом деле, он любил мелодию больше, чем кто-либо.

Так, помимо знакомства со всеми новыми мюзиклами, чаще всего в компании тетушки Ви, я слушал, как отец играет мне самую разную музыку, пусть даже и с сильной склонностью к Рахманинову. Папина любовь к «серьезной» музыке исключала модернистов. Впрочем, ему нравились оркестровки Бенджамина Бриттена. Хотя он каждый раз в гневе тряс свой коктейльный шейкер, когда вспоминал, что во время Второй мировой Бриттен уехал в США, чтобы избежать службы по соображениям совести. Отец не раз причитал, что так Бриттен нечестно получил огромное преимущество перед композиторами, оставшимися в атакуемом Лондоне и пытавшимися внести свой вклад в исход войны.

В 1958 году отец решил вновь вернуться к клавишам органа. После войны он бросил свою работу в церкви All Saints Margaret Street, чтобы стать преподавателем в Королевском колледже музыки. Теперь же, спустя десятилетие, он был назначен музыкальным руководителем в Methodist Central Hall в Вестминстере. Службы в Central Hall были полной противоположностью службам в церкви All Saints. Готов поспорить, что его назначение вызвало настоящий переполох в кругах, где благовония считаются главной связью с богом. Но мама была в восторге. Она доверяла католикам меньше, чем методистам. Католики считают, что у животных нет души.

Правда в том, что в Central Hall был один из лучших органов в Британии, а отцу не терпелось снова начать играть на публике. Мой брат-виолончелист говорит, что именно во время выступлений отец проявлял свою стальную волю. На заре своей карьеры Джулиан спросил у отца, как справиться с волнением перед выходом на сцену. Отец повернулся к нему со словами: «Ты не будешь нервничать, если хорошо подготовился».