Игорь Мартьянов - Слово солдата

— Вперед! Ур-р-ра!

Кричу вместе со всеми, но звук получается прерывистым, хриплым и не очень-то грозным. Но с этим разноголосым призывным криком тело будто стало невесомым и легким. Куда-то исчезла невероятная усталость. Ноги сами несут вперед. Только дрожь пулемета от коротких очередей напоминает, что стреляю вместе со всеми, что я, как и другие, иду в атаку, делаю то, что и нужно в такой обстановке.

Вдруг чем-то горячим стегануло по ногам, и я с маху падаю в грязь. «Кажется, ранило. А ведь может и убить…»

Рядом шлепается второй номер Саша Белышкин.

— Вперед!..

Снова вскакиваю, бегу дальше и чувствую, что ноги все же держат. Значит, не ранен, только почему-то сильно печет выше колена.

И тут впервые замечаю фашистов. Они выскакивают из окопов и, пригнувшись, петляя, бегут за бугор. Стоя, даю длинную очередь. Попал или нет — не знаю.

С ходу перемахнули пустые немецкие окопы. То тут, то там в разных позах кулями лежат убитые в грязных, мышиного цвета шинелях, в стальных касках на головах.

— Вперед!

Идем дальше, на ходу стреляя по противнику.

Где-то слева вспыхнула яростная стрельба, и тотчас нашей правофланговой роте пришлось развернуться фронтом на деревню. Похоже, враг контратаковал батальон во фланг.

Спешим. Таинственно нахохлились под черными соломенными крышами маленькие домики. Что-то опасное и тревожное чудится в проломах темных окон, за покосившимися плетнями, под серыми стрехами хат.

— Та-та-та-та! Фиу-фиу!

Злыми шершнями шипят над головой горячие пули. Торопливо, взахлеб бьют с околицы вражеские пулеметы. Успел заметить: под низким порогом крайнего дома нервно бьются бледно-голубые вспышки. Бросаюсь на землю, торопливо ловлю на прицел порог, и «дегтярь» дрожит привычной мелкой дрожью.

Очередь. Еще очередь, и затвор звонко шлепает впустую. Кончились патроны…

— Белышкин, диск!

Нет Белышкина. Куда и когда исчез мой напарник — не знаю. Торопливо рою углубление в мокрой, холодной земле, судорожно насыпаю перед головой спасительный холмик и неведомо кому кричу:

— Патро-оны!

Залегла рота под сильным прицельным огнем. Похоже, кончались патроны не только у меня.

Где же Белышкин? Нету Саши. Оглядываюсь назад. Ползет ко мне пожилой, смуглый боец, должно быть, казах. Смешно обвисли мокрые черные усы. Широкоскулое лицо искривлено напряжением и усталостью. Темные угольки глаз, не мигая, смотрят на меня. Что-то издали кричит непонятное. Прислушиваюсь.

— Патроны!.. Командир посылал…

Неумело, мешковато и грузно ползет боец. Роет носом землю, а высоко поднятый зад, словно напоказ, ритмично колышется из стороны в сторону над черной пахотой.

Приготовил пустой и единственный диск, набиваю его патронами.

Дикий крик заставляет оглянуться. В пяти шагах, срывая окровавленную рубаху, в предсмертных судорогах корчится боец-казах. Кто-то вскрикнул и умолк справа.

— Снайпер! Не высовываться! — раздается по цепи.

Снайпер — это плохо. Еще сидя в обороне, в наспех отрытых, заснеженных траншеях, услышал я это зловещее слово. Не только услышал, но и почувствовал: однажды чуть высунулся из ячейки и что-то раскаленное и острое тут же пронзило недавно полученную шапку. Опалило волосы на макушке.

— Легко отделался, парень. Смотри, что получится, — ладит мой пожилой сосед лопату со сломанным черенком. Медленно поднял ее над бруствером, прислушался. Цок! Брызнули искры.

— Во! Точно положил. В аккурат посередине…

За деревней вновь вспыхнула частая стрельба. Донеслось протяжное и злое:

— А-а-а-а!..

— Вперед! Ура! Это снова нам.

В который раз с трудом отрываемся от спасительной земли, бежим дальше.

Деревню взяли только к вечеру, когда на землю опускались сырые туманные сумерки. Сразу же за околицей остановились, наспех вырыли окопы и повалились в изнеможении. Наступать дальше не было сил, а главное — кончились патроны.

Неожиданно прибился Белышкин. Без шапки. С грязной брезентовой патронной сумкой, в которой оказался один-единственный полный диск. Радуется, торопливо и взволнованно рассказывает, что с ним произошло. Оказывается, оглушило парня миной. Не помнит, как опрокинулся навзничь, сколько пролежал на стылой мокрой земле. Очнулся и в судорожном, до икоты ознобе, не сразу понял, где он и что с ним случилось. А когда в голове прояснилось, по звукам стрельбы пошел к своим, еле нашел меня на самом правом фланге батальона.

Над обороной установилась непривычная тишина. Командиры забеспокоились: уснут смертельно уставшие бойцы, а вдруг фашисты предпримут контратаку? Установили дежурных, приказали им изредка постреливать, чтобы враг знал — в наших окопах не дремлют.