Салия Кахаватте - Свидание с жизнью вслепую

Я сдержал улыбку. Подошла начальница отдела. Вежливо уточнила, как правильно произносится мое имя. Мы немного побеседовали об Азии, о международном гостиничном бизнесе и моем образовании. Собеседование закончилось предложением:

– Если вас все устраивает, можете начать через две недели.

Я согласился без промедлений. С гордо поднятой головой я покинул отель через главный вход.

Вечером меня позвал к себе мой друг Гурка [11] Гурка – колбасное изделие из мясного фарша и крупы. , вообще-то его звали Гуркан. Мы познакомились незадолго до того в одном из ганноверских ночных клубов и теперь регулярно встречались. Он жил с мамой, которая готовила фантастические турецкие блюда. Гурка продавал попкорн в одном из местных кинотеатров. В свои выходные я приходил к нему на работу, садился в первом ряду кинозала и трескал попкорн. Когда же рабочий день Гурки подходил к концу, он присоединялся ко мне. И шепотом рассказывал мне, что происходило на экране.

Гурка порадовался за меня, когда я похвастался, что нашел работу. До самого утра мы просидели в турецкой забегаловке, а потом отправились в техно-клуб, который открывался только на рассвете. Там мы протусовались почти до самого вечера.

Мой первый день на новом месте был провальным. Началось с того, что Карл, мой непосредственный начальник, водил меня по бесконечным коридорам, ничего не объясняя. И как я должен был сориентироваться в таком огромном здании? Потом менеджер ресторана позвал меня к себе, вручил меню, винную карту и сказал:

– Как можно скорее ознакомьтесь с этим. Нам нужен высочайший уровень обслуживания. Здесь не прощают ошибок. – С каждым следующим словом его голос становился все выше и суровее.

Теперь настал черед старшего официанта:

– Кляйншмидт. Приветствую, господин Кавасаки. – Он приблизился и уставился на бейджик с моим именем. Рассмеялся и сказал: – Без очков не вижу. Вас, судя по всему, как-то иначе зовут.

От Карла я узнал, что Кляйншмидт – сомелье, прошедший специальное обучение. Он сам составил винную карту, в которой было более двухсот наименований вин.

Следующий удар: Карл собрался ознакомить меня с кассовым аппаратом. Это была новейшая модель с маленьким дисплеем и цифровым меню. Я не видел ни цифр, ни букв. Списка, напечатанного на листе бумаги, не существовало. Ну и какой стратегии мне здесь придерживаться? Карл тараторил без умолку, слишком быстро показывал, где что нужно выбирать и нажимать. Когда он попросил повторить, я выставил себя полным дураком, только бы меня не заставили работать на кассе. Как только мог, я переврал все инструкции Карла. Эта стратегия была самой отвратительной за все годы моей слепоты. Я так искусно сыграл роль простофили, что в награду меня направили на мойку и полировку столового серебра. Кляйншмидт положил передо мной стопку бумаг – откопированную винную карту.

– Вот, изучай между делом.

Домой я вернулся около полуночи и, смертельно уставший, завалился спать. Учить винную карту у меня все равно не было возможности, так как не удалось сделать ее увеличенную копию.

На следующий день сначала Карл заглянул ко мне на мойку и насмешливо поинтересовался, нравится ли мне работа. Я не знал, что ответить, и молча пялился в листочки, лежавшие рядом. Потом явился Кляйншмидт и потребовал перечислить три основных сорта винограда, из которых производились немецкие белые вина.

– «Рислинг», «Мюллер-тургау» и «Сильванер».

– А теперь три французских сорта!

Подумав минуту, я тихо произнес:

– «Шардоне», «Пино блан», а третье не знаю.

– Слыхал ответы и получше, – прокомментировал старший официант. – А теперь три сорта винограда для белых вин Испании и Италии!

Без понятия. Я молчал и краснел от стыда.

Кляйншмидт заорал так, чтобы было слышно всем на кухне:

– Боже мой, да ты вообще осел. Ничегошеньки не знаешь! Сиди тут, в своем вонючем, мокром, дерьмовом углу.

Он запретил мне попадаться ему на глаза до тех пор, пока я не вызубрю винную карту. А дальше повел себя так, словно ничего не случилось: мило беседуя с Карлом, ушел в ресторан. Весь остаток дня я не проронил ни слова.

Уже в трамвае по пути домой я медленно начал приходить в себя. Во мне снова заговорило мое упрямство. Переступив порог квартиры и закрыв за собой дверь, я громко произнес: «Больше никто никогда не посмеет разговаривать со мной в таком тоне. Никто и никогда». И набрал номер телефона своей новой подружки Кати.