Коллектив авторов - Седые дети войны - Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Бурлакова(Сергунина) Нина Ивановна

г. Киров-2 Калужской, области

Закончив семь классов в мае 1941 года и отпраздновав свой прощальный бал, мы отправились на летние каникулы отдыхать до осени. Но каникулам не суждено было сбыться.

22 июня 1941 года Германия объявила СССР войну. Это был страшный удар для страны. Вопрос вставал, как жить и что есть. Город Дятьково еще три месяца жил, работали заводы, магазины, был хлеб и другие продукты. К осени становилось труднее. За эти три месяца мы пережили несколько налетов немецкой авиации, от которой не знали куда прятаться. Наступила осень. Город Дятьково начал готовиться к эвакуации. Поджигали склады с зерном, чтоб врагу ничего не досталось, взрывали мосты, все главное вывозилось. В октябре месяце 1941 года город опустел, немецкие самолеты низко и с шумом летели в сторону Москвы. Немецкие войска вошли в город в ноябре. Мы от страха не знали, куда нам деваться. Мы не раздевались, не убирали в доме, раскидывали мусор по дому, только чтобы не заходили немцы в дом. Зайдя в такой дом, немцы быстро уходили и говорили: «Русь швайне (свинья)». Прибывшие войска в городе долго не задерживались, отправлялись на фронт.

Зима пришла рано, снег лег седьмого ноября и начались сильные морозы. Продуктов никаких не осталось, кроме своей картошки и огурцов. Мама моя, посоветовавшись на семейном совете и получив разрешение, отправилась за Брянск в Выгоничи пешком за табаком. В этой местности выращивали табак. Мы, папа и трое детей, переживали за маму, вдруг она погибнет, ведь там стояли немцы. Через неделю мама вернулась, обменяв вещи на табак. Табак обработали и меняли на муку: стакан табака на стакан муки. Так дожили до конца 1941 года.

Наступил 1942 год — год голода и холода. В январе прибыли немцы, избрали комендатуру, выбрали бургомистра — хозяина города, полицию — смотреть за порядком и выявлять партизан и кто им помогает. Мужчины, которые не были мобилизованы по разным причинам, подозревались в помощи партизанам, их арестовывали, расстреливали. Папа наш и другие мужчины решили перейти линию фронта. Так папа ушел и осталась мама с тремя детьми.

В феврале месяце на уличном совете из оставшихся мужчин было собрано собрание, чтобы охранять дорогу, которая входила в город со стороны Бытоши. Дорога проходила через лесной массив, недалеко от нашей улицы. Днем эту дорогу охраняли возле леса по одному, а ночью по два человека ближе к улице. Проверяли пропуска у тех, кто входил в город. Мне тогда только исполнилось 15 лет, и я вошла в эту группу охраны. Стою однажды на посту возле леса, свой винтовочный обрез повесила на дерево, возле которого стояла, и вижу: со стороны Бытоши идет отряд военных. Все были одеты в белые шубы, ушанки и с автоматами. Я иду к ним навстречу, спрашиваю пропуск. Командир, идущий впереди, рассмеялся и сказал: «Я тебе, дочка, покажу целую кучу пропусков. А где же твое оружие?» Я ответила: «Вон на дереве висит». Они рассмеялись, а командир сказал: «Кто ж тебя, малышня, сюда поставил?» После говорили, что это был отряд Куликова из Москвы, шедший на помощь партизанам в брянские леса. Так мы охраняли целый месяц февраль, а потом все это распалось.

Немцы наведывались часто в город, и было очень опасно. Наступила весна, запасы еды кончались, становилось все хуже и хуже. Как только стаял снег, мы отправились с мамой в ближайшую деревню на поле собирать мерзлый картофель, который остался на полях неубранным. Картофель был мокрый и тяжелый, его много не унесешь. Мыли, очищали, пекли из него лепешки. Настало лето. В город вошли войска СС и профессиональная армия. Они были размещены по нашим домам, а мы жили, где придется. Немцы простояли в нашем доме месяц, потом ушли, и мы вернулись в свой дом. В это время уже выросла молодая крапива и щавель, этим мы питались, еще клевером диким, поели весь молодой липовый лист. Немцы ввели запретную зону, за которую мы не имели права заходить, это грозило расстрелом. Считалось, что идем к партизанам. Для своей безопасности немцы стали гонять нас на мины два раза в день. Староста назначал людей по очереди. Маму я боялась пустить идти на мины, вдруг она погибнет, поэтому ходила я за себя и за нее, ведь без мамы мы бы совсем пропали. Так мы прожили до сентября 1942 года.

Осенью нас выгнали всю улицу в центр города, подальше от леса, чтобы не ходили партизаны и мы им не помогали. Дома они разломали на дрова топить комендатуру. Пустила нас одна женщина к себе в дом в одну половину, а сама осталась в маленькой половине. В большой половине нас жило две семьи: нас четверо и их двое. Зима 1943 г. была суровая, снега было много. Немцы гоняли нас в лес пилить дрова для отопления комендатуры и домов, где жили немцы. Я с мамой ходила пилить дрова, норма была два кубометра, маме было трудно со мной, так как я не могла поднять тяжести. Со слезами и муками ставили 2 куб. м, дрова принимал лесник, меньше нельзя было сдать. Так дожили до весны, а весной перебрались в пустой дом около станции. Немцы город не покидали. Мы по-прежнему ходили на работу: где мыли полы, где дрова пилили, посылали нас грузить зерно для их лошадей. Ездили мы на станцию Судимир на склад, там было просо, мы его и грузили. В этом складе мы решили себе тоже украсть, так как есть было нечего. Сняли с себя панталоны, завязали калошки и насыпали. Подъезжая к городу, покидали свое просо в кювет, чтобы немцы не заметили, и поехали к комендатуре, сдали мешки. Так продолжалась жизнь, трудная, голодная, тяжелая.