Юрий Левитан - Говорит Москва!..

Вещание было у нас до часу ночи и с шести утра. Но и в этот перерыв мы вели специальные передачи на Восток, учитывая разницу во времени.

Когда я шел в радиокомитет или возвращался к себе в гостиницу "Москва", где тогда жил, то нередко замечал две-три тени, незаметно сопровождавшие меня на улице. Оказывается, меня охраняли.

Мои друзья из редакции журнала "Юность", по просьбе которых я и пишу эти строки, спрашивали меня: было ли мне в те годы известно, что гитлеровцы назначили за мою голову денежную награду? Ну, что мне ответить? Да, военные товарищи, приезжавшие с фронта в Москву, показывали мне и такого рода листовки. В одной из них, в частности, было обещано двести тысяч марок тому, кто доставит меня живым в Берлин. Дело тут заключается не в том, что как раз моя голова расценивалась высоко. Насколько я в курсе событий, кто-то в геббельсовском министерстве пропаганды хотел, чтобы именно диктор Московского радио оповестил из Берлина весь мир о падении Москвы и капитуляции России, которую гитлеровцы ожидали со дня на день. Иезуитская затейка!

Время действительно было крайне тяжелым. Изо дня в день нам приходилось читать в эфир все более неутешительные сводки.

Вот одна из них: "В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону". Невыносимо больно было читать в эти дни сводки. Одно из сообщений гласило: "Объявить Москву на осадном положении". С трудом собираю силы. Включаю микрофон — и боюсь начать…

Не дай бог, чтобы дрогнул голос. Не дай бог, чтобы в нем прозвучала паника, растерянность, смятение. Ведь это будет замечено всеми и вызовет аналогичную реакцию, ибо голос Москвы был как голос сердца… И, что бы мы там ни испытывали, как бы ни страдали и ни терялись, голос Московского радио должен быть независимым от этих эмоций. Он должен был оставаться суровым и мужественным, вселяющим, нет, не просто надежду, а уверенность в победе. Он должен придавать силы, а не убавлять их. Он должен был заставить забыть даже об усталости, о ранах, о боли. Наконец, он должен был вселять ненависть, священную ненависть к врагу и жажду борьбы до последней капли крови.

Вот в чем была великая сложность дикторской работы, почти неведомая нам дотоле. Как мы с нею справлялись?

Превосходство врага в танках и авиации было явным. Скажем, на Волоколамском шоссе уничтожили семь танков противника, но ведь там их было сотни! И если в небе было сбито девять немецких самолетов, то ведь это из тысяч! Но важно было тоном, тембром, модуляцией всячески подчеркнуть, как мужественно борются наши бойцы за каждую пядь земли, — и это мужество должно быть заразительным. Поэтому цифры читались с такой гордостью, с таким подъемом, как если бы были сожжены не семь, а семьдесят танков и сбиты не девять, а девяносто самолетов. Мы знали, что, уходя по горьким дорогам отступления, наши воины сражались до последнего патрона, и их беспредельное мужество диктовало нам твердую уверенность в победе, которая звучала в тоне наших передач.

И вот пришел памятный декабрьский день. Это было четверть века назад, но если бы минуло в три раза больше времени, мы, радиодикторы тех лет, помнили бы его так же, как сегодня. Ибо это был день первой большой победы в цепи тяжких поражений. В тот день Московское радио передало историческое сообщение о том, что "войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок…".

О, я очень бы хотел сейчас услышать, каким голосом читалось тогда это сообщение в эфир. Но записей на пленку в те годы не делали. Читали прямо с листа бумаги, нередко испещренной десятками помарок и вписок. А ошибаться — как саперу — было нельзя…

Несколькими днями позже Московское радио уже сообщало, что освобождено более четырехсот населенных пунктов, что контрнаступление растет. Мы, дикторы, стали получать письма с фронта. Все больше и больше. Солдаты писали: "Идем вперед. Берегите голос. Работы вам прибавится".

И действительно, работы прибавилось. Каждый день с нетерпением — скорей, скорей — в студию. Придвигаешь микрофон. Залпом — стакан воды. Расстегиваешь ворот рубашки: "В последний час… Взят Можайск… Еще удар… Фронтальная атака… прорвана оборона"…

Незабываемые сообщения, изумительные слова. Читали сводки по шесть, по восемь раз в день. Но если бы и по пятнадцать — разве устанешь? Как пробежишь глазами строки, так пропадает всякий намек на усталость.