Евгений Толстых - Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона

Положение стало еще более запутанным, когда по Разведупру прокатилась волна репрессий и некоторые арестованные ответственные сотрудники дали показания о том, будто Зорге является немецким шпионом, дезинформатором и морально разложившимся человеком.

Полковник запаса Виктор Сергеевич Зайцев, работавший в предвоенные годы в Токио и осуществлявший там связь с резидентурой «Рамзая», в записке на имя генерал-полковника X. Д. Мансурова от 07.10.64 года писал:

«В 1939 году после окончания Военной академии им. Фрунзе я был назначен в 5-е управление РККА на должность зам. начальника 1-го отделения 2-го управления.

При знакомстве с делами отделения, ярко выделялась резидентура «Рамзая», которая располагала интересным информационным материалом с оценкой «весьма ценный»; «очень ценный».

Второе; что привлекало внимание; — это быстрые; точные и тактичные ответы на запросы Центра; несмотря на то, что последние не всегда были тактичными, если не сказать большего.

После ознакомления с делами отделения я поделился своими впечатлениями о резидентуре «Рамзая» с начальником отделения тов. Поповым П.А. и начальником отдела тов. Кисленко А.П. последний мне заявил, что я молодой работник в разведке и мне еще рано делать такие выводы, так как личность « Рамзая» пока не ясно изучена и является загадкой, кто он — дезинформатор или двойник. Вот с таким раздвоенным мнением о «Рамзае» я и поехал в 1940 году на работу в Японию».

Зорге писал:

«…Мое желание не задерживаться более в Москве не принималось во внимание… Даже когда я полушутя спросил, не найдется ли для меня какая-нибудь работенка в Японии, Берзин ничего не ответил мне. Однако через несколько недель он сам с воодушевлением поднял эту тему».

7 мая 1933 года Зорге уехал из Москвы в Германию — первый пункт на его пути в Японию. Более четырех месяцев провел он в советской столице. Возможно, что, по крайней мере, часть этого времени он прожил с русской женщиной Екатериной, которая работала инженером на предприятии, производящем медицинские препараты. Безусловно, он жил у нее и во время своего следующего приезда в Москву в 1935 году. Все знакомые знали ее как русскую жену Зорге. Вполне вероятно, что он, должно быть, встретился с ней в начале 1933 года. Хотя возможно, что общаться они стали в 1929 году, если не раньше. Но это детали.

Зорге прибыл в Берлин с устоявшейся репутацией журналиста, специализирующегося по Дальнему Востоку. Коллега Зорге по русской военной разведке опубликовал в советской прессе под псевдонимом «товарищ Горев» краткое описание пребывания Зорге в Берлине в 1933 году.

Сам «Горев» также готовился покинуть Берлин, чтобы отправиться с миссией на Дальний Восток, когда получил указания от «главы нелегальной берлинской организации», которого знал как «Оскара», встретиться с товарищем «Рамзаем». «Гореву» было сказано, что они с «Рамзаем» — кличка Зорге — будут «соседями» и что им следует обсудить вместе «некоторые вопросы оперативного характера».

«Горев» описывает их первую встречу, состоявшуюся в кафе в аристократическом пригороде Берлина, и приводит некоторые из высказываний Зорге, в которых тот в общих словах характеризует ситуацию, сложившуюся в мире в 1933 году: растущая опасность войны против Советского Союза, противостояние оппозиционных сил, фашистских и советских, трудности подпольной работы в Японии. Главное впечатление, оставшееся у «Горева» от общения с Зорге, — «целеустремленность сотрудника советской военной разведки».

По словам «Горева», целью приезда Зорге в Берлин было приобретение настоящего германского паспорта, а также удостоверения корреспондента газеты. Архивы веймарской полиции попали в руки гестапо, а кроме того, Зорге был лично известен многим бывшим членам Германской коммунистической партии. И потому операция была в высшей степени опасной. Берзин, руководитель советской военной разведки, который, как утверждает «Горев», был ответственным за этот план, пошел на рассчитанный риск, будучи «асом в диалектике разведки». Дело в том, что гестаповская служебная машина в то время не была еще столь отлаженной, какой она стала впоследствии, и потому Зорге мог вести себя решительно и смело. Он успел глубоко изучишь нацистскую литературу и фразеологию, и потому прибыл в Берлин «идеологически подкованным».

В Берлине он даже подал заявление о приеме в нацистскую партию. Возможно, эта идея обсуждалась с советскими руководителями высокого уровня, но кажется невероятным, что можно было предпринять нечто подобное.