Анатолий Гордиенко - Всем смертям назло

Сады отцветали. Под вишнями, яблонями лежали ещё упругие, белые чешуйки лепестков. Тёплый по-летнему ветерок озорно гонял их между ярко-зелёных гряд, заносил в небольшой чистенький дворик, сыпал сверху, нежно касаясь длинных загнутых ресниц, круглых румяных щёк спящего Вовки. Над яблонями гудели пчёлы. Тяжело отрываясь от последних цветов, медленно поднимались к свежевыкрашенной густо-малиновой крыше и улетали куда-то к своему дому.

Александра Васильевна бросила стирку, не торопясь вытерла передником руки, подошла к кроватке, отодвинула её в тень старой шелковицы. Затем сняла с верёвки ещё влажную марлевую накидку, пронзительно пахнущую чистым бельём, свежим ветром, и осторожно накрыла кровать сына, деревянную, сделанную в длинные зимние вечера самим Алексеем Николаевичем.

— Мама, у меня обед поспел! — закричала в распахнутое окно веранды Рая.

Александра Васильевна замахала дочери рукой, дескать, разбудишь парня. Думала закончить стирку к обеду, да не вышло — вишь сколько накопилось. Вовкиных пелёнок одних — весь двор завешан. Позавчера Алексей Николаевич пришёл с полигона — за голову схватился, говорит — такая картина, будто вражеский полк капитулировал.

— Значит, так, папа придёт на обед? Или мы сиротами сегодня будем? — послышалось с веранды.

— Вот я отцу расскажу, что ты над ним подтруниваешь. Он тебя на рыбалку завтра и не возьмёт, милая девушка. И будешь ты сидеть со мной, бельё гладить, — ответила ей Александра Васильевна.

— Мой папа — человек! Он шутки понимает. И вообще мы с ним друзья навек, — запела Рая.

Александра Васильевна засмеялась звонко, по-девичьи запрокинув голову, солнце засверкало на её ровных белых зубах, закупалось в густых чёрных волосах. Она так радостно и так щедро смеялась, что не услыхала, как хлопнула калитка, как зачастили чьи-то шаги по гладко утоптанной стёжке к дому, не услыхала, как её окликнули.

Смеялась она оттого, что сегодня выдался такой день, что у неё шалунья-дочка, что у неё есть Вовка, у которого столько пелёнок, что можно подумать, будто капитулировал целый полк.

— Шура! Милая!

Александра Васильевна замерла, медленно обернулась.

Соседка подбежала, обняла её.

— Только что санитарная помчала на полигон. Будто бы твоего Лёшу снарядом…

Она бежала по улице без крика. Чёрные волосы вставали густой копной, падали на глаза, и от этого ей казалось, что всё впереди: улица, белостенные низкие мазанки, деревья — покрыто чёрным туманом.

«А может, спутали, может, кто другой, не он», — проносилось в голове.

«Два раза похоронную получала — всё жив был. Неужто сейчас…» — кричало в ней.

Шёл последний день инспекторской поверки. На сегодня были назначены стрельбы. Рота Афанасьева, вот уже четыре года подряд занимавшая первое место в округе, решила и на этот раз удержать этот почётный рубеж.

Начали хорошо. Первый, второй, третий экипажи отстрелялись на «отлично». Командир части подмигивает Афанасьеву, ус свой будённовский покручивает — доволен. Наконец, остался последний танк изо всей роты. Командир доволен — уже есть семьдесят процентов отличных оценок. Теперь даже если этот последний пальнёт в чистое небо, первое место всё равно обеспечено роте Афанасьева.

— Ну, пускайте своего замыкающего, капитан, — сказал Афанасьеву поверяющий полковник, пытаясь разглядеть через щель блиндажа машину, выходившую на исходный рубеж.

— Погрузить боеприпасы, — тихо скомандовал в микрофон Афанасьев.

Полковник нажал на кнопку секундомера. Снаряды погрузили быстро, завели двигатель, рванулись вперёд. «Пока слава богу», — подумал Афанасьев, но поймал себя на том, что волнуется пуще прежнего. И волновался он не без основания. Наводчик в этом танке был прямо никудышный, почти год служил в хозчасти, сапожничал, и на тебе — за неделю перед инспекторской поверкой его подкинули Афанасьеву.

Был нехитрый расчёт у Алексея Николаевича. Решил выпустить этот экипаж последним, под занавес.

«Закончится поверка, я за тебя возьмусь, сапожник, снайпером сделаю. Телеграфный провод снарядом будешь перекусывать», — шептал Афанасьев, глядя, как танк пылит по полигону. Вдруг стоп, остановка.

— В чём дело? — спросил Афанасьев в микрофон.

Отвечал наводчик.

— Понимаете, прицел залепило песком. Боимся, в пушку попало. Разорвёт ведь…

— Идите, капитан, разберитесь, — нахмурившись, сказал полковник.