Николай Стрельников - Бетховен. Опыт характеристики

Жизнь Бетховена–неразрывная, «кованная», цепь творческих достижений, отдельные звенья которой для него взаимно равнозначущие понятия.

Жизнь–творчество–движение—борьба–преодоление–радость. Поставьте между этими шестью словами пять знаков равенства и вы получите исчерпывающую схему его творчества.

Сюда войдет и его тяга к неустанному деланию и импульсы к непрерывному созиданию формы, и рост в нем энергии, организующей жизнь, его упрямая воля, страдания, искушение судьбы, стоический героизм, подвиг, им свершенный и паче всего динамическая линия: постепенный, в процессе чередующихся приливов и отливов, ход от физиологии к духу по круто вьющейся кривой, безудержный бег сквозь толщу хаоса, косности и распада к радостному утверждению жизни в духе истины и общественного идеализма. А это, суммарно, все психологические вехи жизненного творчества и творческой жизни Бетховена.

Неутолимая жажда свершения действенного подвига толкает человека на творческое делание. Человек принимает сообщенный ему толчок. Рождается движение, приводящее к столкновению с преградой. Возникает борьба, завершающаяся победоносным преодолением материи. Дух воспевает радость, жертвенно приносимую им на земной алтарь человечества.

Не линия наименьшего сопротивления, а плоскость наибольшей сопротивляемости. Гений инстинктивно чувствует, где эта интенсивнейшая плотность сопротивляющейся материи и устремляется туда со всей силой жизненного порыва.

Последовательно он разрывает связи музыки с конфессиональным культом, с атмосферой аристократического салона, с народной стихией, с природой, всем им первоначально платя немолчную и усердную дань.

Бетховен–первый музыкант–аналитик, первый музыкант–мыслитель и первый музыкант–индивидуалист, прозревший грядущее освобождение личности. Он начинает с фортепиано и фортепианных ансамблей, кончает прорывом классической формы симфонии и расширением границ камерной музыки. Эволюция по линии наибольшего сопротивления и в возрастающем темпе геометрической прогрессии.

Максимум творческого напряжения, стало — быть, отдан Бетховеном тому времени, когда он почувствовал реакцию на чрезмерность индивидуализации музыкального искусства.

Внешняя сторона творческой катастрофы инвидуалиста–эгоцентрика элементарно проста: когда Бетховен почувствовал, что далеко ушел в своем одиночестве, он взалкал общения с миром.

Музыкант–абсолютист чует крах идеи суверенной личности и, лишенный в былом принадлежавших ему абсолютных средств выражения, должен, отрекшись от единодержавия, прибегнуть к помощи человеческого слова.

Но творческая позиция не сдана. Творец в миру тоже творец. Ему надо только сложить гордость похотствующего солипсиста и вернуться назад, к приятию мира в миру, освещенному радостью братского торжества.

Девятая симфония — отчаянная попытка индивидуалиста преодолеть наступивший в его сознании кризис бытия. Она–борьба творца за жизнь творимого им искусства и последняя его ставка на гениальность. Или новая жизнь, синтез–или смерть, небытие.

Надлежащая оценка гениального едва ли не ставит требование гениальности от критика. Мы имеем отзыв Вагнера о Девятой симфонии. Имеем мы и обычную оценку симфонии, как произведения всечеловеческого, в котором «гений, сочетавшись с народными массами в едином порыве к братству и свободе, празднует величайшее торжество всенародного духа.

Так ли это? Т. — е., является ли Девятая симфония действительно завершительным, во первых, и наиболее совершенным, во вторых, произведением его гения, звездным куполом над миром, рожденным им для человечества?

«Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, он покинул свою родину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим одиночеством и не утомлялся этим в течении десяти лет. Но наконец преобразилось сердце его и однажды утром поднялся он с утренней зарею, обратился лицом к солнцу и так говорил к нему:

«О, великое светило! В чем было бы твое счастье, если бы не было у тебя тех, кому ты светишь!..

«Взгляни! Я подавлен избытком мудрости моей, как пчела, собравшая слишком много меда, и мне нужны простирающиеся руки…

«Я должен подобно тебе закатиться, как называют это люди, к которым я хочу сойти…

«Заратустра вновь хочет стать человеком».

«Так начался закат Заратустры».

Полувеком позже в начале чудесного рассказа Ницше мудрый Заратустра лишь повторил трагедию, пережитую творцом Девятой симфонии.