Леонид Млечин - Примаков

Теперь Ельцин взял в министры политика, который давно вел полемику с Козыревым, скрытую от широкой публики, то есть предлагал иную внешнеполитическую линию.

Все поздравляли тогда Примакова, но многие недоумевали: зачем он принял министерскую должность за несколько месяцев до президентских выборов? Возможно, сейчас об этом забыли, но в феврале 1996 года шансы Ельцина на переизбрание были невысоки. Виднейшие политологи, опираясь на результаты опросов общественного мнения, почти единодушно сулили победу коммунистическому кандидату Геннадию Андреевичу Зюганову. К нему уже присматривались как к следующему президенту.

Скептики и прагматики удивлялись: зачем Примаков вышел из «леса» в такой неудачный момент? В роли начальника разведки он мог бы сохраниться и при Зюганове, а уж с поста министра иностранных дел новая власть его наверняка уберет…

Об этом на пресс-конференции спросили самого Примакова:

— Не секрет, что может возникнуть такая ситуация, что вам придется сложить полномочия министра уже в июне этого года…

— Спасибо за этот прогноз, — чуть улыбнулся Примаков. Журналисты засмеялись.

Позволю себе небольшое отступление.

Работая на телевидении, я снимал тогда цикл документальных передач о министрах иностранных дел Советского Союза и России. Серия портретов начиналась аж с Льва Давидовича Троцкого, первого наркома по иностранным делам. Программа выходила в эфир раз в неделю, в хорошее время, и привлекла зрительское внимание. Многие имена, прежде вычеркнутые из истории, малоизвестные детали дипломатических баталий и хитросплетений внешней политики оказались новостью для телезрителя. Так что руководители телекомпании радовались растущим рейтингам. Рассказав о давно ушедших министрах, приблизились к еще живущим.

Дипломатия в перестроечные годы радикально изменилась, и главный кабинет на седьмом этаже высотного здания на Смоленской площади занимали вполне дельные, разумные и вызывающие доверие люди. Кого-то я знал раньше, как, скажем, бывшего главного редактора «Комсомольской правды» Бориса Дмитриевича Панкина. Кого-то оценил как высокопрофессионального дипломата — например, Александра Алеександрови-ча Бессмертных. Андрей Владимирович Козырев был очень откровенен со мной, что ценят люди моей профессии.

Но принцип соблюдался неукоснительно: по делам их воздастся… Так что портреты выходили нелицеприятные. Доставалось и тем, кому я вполне симпатизировал. Долг перед зрителем важнее. На очереди был недавно назначенный министром иностранных дел Евгений Максимович Примаков. Его портрет завершал наш цикл.

Текст посвященной ему программы был уже готов. Достаточно резкий и критичный. В ту пору журналисты, анализируя политику и политиков, высказывались откровенно, всё называя своими именами. И когда работа над телепрограммой была уже практически завершена, мне неожиданно позвонил заместитель главы правительства России, человек, которого я глубоко уважаю и по сей день:

— Разговоры ходят, ты собираешься раздраконить Евгения Максимовича?

— Это слишком резкая формулировка, — дипломатично ответил я, удивившись тому, что нашу скромную программу, оказывается, смотрит самое высокое начальство, да еще и переживает, какие оценки в ней даются.

— А почему бы тебе не встретиться с Примаковым и не задать ему все неприятные вопросы, которые ты считаешь важными? — поинтересовался заместитель председателя Совета министров России. — Программа только выиграет.

— Получить интервью у нового министра — дело долгое, я-то знаю, а программа должна выйти в эфир кровь из носу.

Мне перезвонили через пятнадцать минут:

— Евгений Максимович ждет вас…

Съемочную группу собрали мгновенно, а заехать домой я не успел. Заявился в Министерство иностранных дел на Смоленской площади в весьма непрезентабельном виде. Войдя в кабинет министра иностранных дел, попросил извинения за то, что одет не по протоколу.

— А я прошу меня простить за то, что я в спецодежде, — улыбнулся министр.

Он был одет с иголочки: модный отлично сидевший на его солидной фигуре костюм, со вкусом подобранный галстук, белоснежная рубашка.

В секретариате министра заранее предупредили, сколько минут он сможет нам уделить. К назначенному времени я стал закругляться, понимая, что у руководителя дипломатии великой держав могут быть еще какие-то дела. И начальник секретариата стал ерзать на стуле и демонстративно показывать на часы: дескать, пора. Но Примаков продолжал беседовать, как ни в чем не бывало.