Христофор-Людвиг фон Иелин - Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина

Через несколько дней прибыли ещё следующие скрывавшиеся в городе:

Полковник Зегер; + майор фон Вундт; фон Мюллер, + фон Грюнберг; капитан Шпет. Мы находились в безопасности, но надолго ли? Чем жить и чем питаться? Окна были покрыты толстым слоем льда, выбитые стекла забиты тряпками. Топили мало при 23–24 градусах мороза, так что вода замерзала в комнате. Кроватей не полагалось, не было даже соломы; мы лежали, завернутые в холщевые тряпки, друг возле друга на полу в постоянном страхе погибнуть от нашествия неприятеля. При вступлении русских в город мы постоянно слышали скрип колес, ругательства солдат, раздирающие душу вопли несчастных, которых жители и евреи выгоняли из домов, где они нашли убежище; их грабили и убивали.

Мы проводили дни и ночи в постоянном трепете, без пищи, дрожа от холода. Вдруг на второй день у ворот раздался стук, взломали замок. Изверги ворвались в госпиталь и разбрелись по всему дому. Мы отдали им все, что у нас было, умоляя на коленях о пощаде, но все было напрасно. «Шельмы-французы!» кричали они, при этом они нас били кнутами, толкали ногами. Так как нападения этих извергов повторялись, то у нас обобрали все до последней рубашки и половиков; а когда у нас уже ничего не осталось, то нас били как собак, ища, не скрывается ли чего-нибудь под тряпками. Лейтенант Кун, опасно раненый в голову, упал при этом без сознания, и его с трудом привели в чувство.

Эти ужасы продолжались три дня и почти все ночи. Многие больные сходили с ума, бегали в бреду, пока силы не оставляли их, и, наконец, умирали, как бы застывая, сосредоточиваясь неподвижно на одной думе. Большинство больных умерло в это ужасное время или через несколько дней.

На пятый день, 14 декабря 1812 г., мы узнали, что его высочество герцог Александр Вюртембергский прибыл в город. Поэтому мы просили генерала Редера, чтобы он отправился к нему представить наше положение и просить у него защиты; на это он охотно согласился. Возник вопрос, как к нему добраться, так как на улицах продолжались грабежи и разбои. Один еврей предложил проводить генерала, ручаясь за его безопасность. Прибыв к его высочеству, он был не только встречен благосклонно, но, несмотря на свой жалкий наряд, приглашен к столу и получил охранную грамоту с обещанием, что о нас позаботятся во всех отношениях.

Все это нас очень обрадовало, мы были довольны дарованной нам охраной в лице старого гусара, который был с нами очень любезен во время пребывания в городе герцога, но после его отъезда он оказался очень недоволен, так что нам пришлось предложить ему денег, собранных в складчину.

На другой день явился адъютант герцога с военным доктором. Они обошли все палаты, расспрашивали о состоянии больных; врач щупал пульс и делал отметки в записной книжке. Мы были очень довольны и совещались о том, как нам лучше поступить. Когда по прошествии двух дней мы узнали, что герцог уехал, мы были уверены, что он был воодушевлен наилучшими намерениями и, может быть, даже выдал деньги на наше содержание, но они, вследствие его отъезда, попали в ненадежные руки, и нам уже некому было жаловаться. Однако счастье нам улыбнулось: на 3-й или 4-й день после своего отъезда он прислал каждому офицеру по четыре талера, обещая и впредь о нас позаботиться.

Управляющий госпиталем врач Поммер и комиссар Келлер получили, как говорят, от герцога 300 дукатов для вспомоществования несчастным, покинутым людям. Принимая во внимание, что таких несчастных в городе было более 1400 человек, на каждого приходилось едва по 1 ½ гульдена. По решению генерала Редера на эти деньги купили дров и припасов, чтобы помочь нужде. Но когда деньги были истрачены, эти благодеяния прекратились.

Когда его величество император Александр I посетил город вскоре после отъезда герцога, все госпитали были осмотрены генералом в сопровождении врачей. И на этот раз помощь не оказалась особенно значительной; но все же пленным была выдана одежда из французских запасных магазинов и стали выдавать правильно съестные припасы, назначив по 5 копеек каждому солдату и по 50 коп. офицеру, без различия чина. Мы тоже получали это вспомоществование до тех пор, пока вюртембергский комиссар, высланный нам на встречу, не принял нас из плена на границе.

В то время, как мы нашли убежище в отведенном нам доме, хотя там с нами и обращались жестоко, в городе с несчастными обходились немилосердно.

Все дома были переполнены людьми; несчастные лежали даже на улицах и во дворах, не находя места в домах. Когда русские вступили в город, этих несчастных подвергли страшным истязаниям. У них отнимали все без различия и бросали их раздетыми на улицу при жестоких морозах в 24–26 градусов. Тут они попадали в руки партизанов, которые отнимали у них последнее, подвергая их ужасным истязаниям, или просто убивали, что было лучше, так как им предстояло замерзнуть от холода. — Крики на улицах становились все ужаснее, когда, собрав в кучи несчастных, выброшенных на мороз, их целыми сотнями запирали в пустые помещения при церквах или монастырях, не давая возможности развести огня, не выдавая пищи по 5 и 6 дней и отказывая даже в воде. Таким образом почти все погибли от холода, голода и жажды. Немногие, получившие теперь на пропитание сухари, которых они не могли разжевать слабыми челюстями, питались до сих пор человечьим мясом умерших товарищей, обгрызая его с костей, как собаки. Когда мне это рассказывал один фельдфебель, я не хотел верить, но он мне показал место, где валялись трупы умерших с обглоданными руками и ногами. Я поспешил покинуть это место, воспоминание о котором будет вечно служить позором для моей нации.