Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

Бывший министр государственной безопасности Эрих Мильке больше не отваживался даже по ночам подышать воздухом с крошечного балкона. Он боялся подойти к окну своей квартиры на четвертом этаже недавно выстроенного дома. Он рисковал говорить только шепотом. Но жена была глуховата, а сын, навещавший его, приходил не так уж часто.

Часами Эрих Мильке смотрел застывшим взглядом в телевизор, оживляясь только тогда, когда показывали футбольный матч и играло его любимое берлинское «Динамо».

Если семья пыталась поговорить с ним о том, что происходит в стране, он сначала сердился, а затем, недослушав, вдруг проявлял жгучий интерес к тому, куда запропастилась его щетка для обуви.

В тюрьме Мильке сильно изменился. Тюремным надзирателям он казался сумасшедшим. Сидя в одиночке, он громким голосом подавал команды несуществующим подчиненным. Он постоянно требовал, чтобы ему установили в камере телефон. Наконец, начальник тюрьмы приказал принести ему какой-нибудь старый аппарат. С того дня Мильке часами говорил в трубку аппарата, который ни к чему не был подсоединен.

Когда Мильке сидел в тюрьме, сын один-единственный раз получил право на свидание с ним.

— Ты еще уважаешь меня? — спросил Мильке сына. — Или ты тоже меня осуждаешь?

— Нет, папа, — ответил Франк, — я на твоей стороне.

Он обнял отца, несмотря на запрет. Тюремный контролер смотрел в сторону.

Франк Мильке защитил диссертацию на тему «Асоциальные нарушения поведения при бегстве из ГДР» — работа была немедленно засекречена. Он поступил врачом в больницу «Шарите», затем перешел в Центральный институт сердечно-сосудистых заболеваний.

Франк Мильке жил в правительственном поселке Вандлиц с фантастическим видом на маленькое озеро. Отец подарил ему на свадьбу японскую видеосистему и телевизор со спецсклада министерства госбезопасности в лесу Фрайенбринк. Свадьбу сыграли в одной из резиденций для государственных приемов.

Даже отделившись от отца. Франк не утратил своих привилегий. Он по-прежнему покупал в январе в спецмагазине свежую клубнику по смехотворной цене и забирал у отца баночки с черной икрой, которую регулярно привозили из представительства КГБ в ГДР Врачи запретили Мильке-старшему есть икру из-за подагры, так что она вся доставалась семейству сына.

В декабре 1989 года в берлинской газете появилась первая статья о быте министра госбезопасности Эриха Мильке, в которой упоминалось о том, что его сын-врач на самом деле майор госбезопасности.

Через день на доске объявлений в институте сердечно-сосудистых заболеваний появилось подписанное многими врачами послание, адресованное Франку:

«Г-н доктор Мильке, мы требуем, чтобы вы покинули институт. Не позорьте наш прекрасный коллектив».

О том, что его выгоняют. Франк по привычке доложил своему начальнику в МГБ. Тот еще хорохорился:

— Черт с ними. Подавай заявление, а мы подумаем, куда тебя скоренько устроить.

Когда ГДР рухнула, в деле майора Франка Мильке ничего не оказалось. Оно было практически пустым. Видимо, отец в последний раз позаботился о сыне.

Как опытный врач-ревматолог Франк нашел себе место в одной из берлинских клиник.

Вечерами он рассматривал отцовские альбомы с фотографиями. В одном из конвертов вместе со снимком, запечатлевшим Эриха Мильке рядом с поверженным кабаном, лежал листок из отрывного календаря. На нем аккуратным почерком министра было написано несколько строчек из Гёте:

Следствие по делу Габриэле вело баварское земельное ведомство уголовной полиции.

Самым тяжелым для нее был обыск в ее доме. Растерянный больной ребенок с ужасом наблюдал за тем, как полицейские выворачивали наизнанку их домик. Они обследовали каждый ящик, каждую книгу, папку и сумку, каждый тюбик зубной пасты и даже баллончик с дезодорантом. Они поминутно спрашивали:

— Где вы храните шифровальные блокноты и фотоаппарат?

Полиция конфисковала ее радиоприемник с коротковолновым диапазоном.

В это же самое время тщательно обыскали и ее рабочий кабинет в Пуллахе, но уже без участия Габриэле.

Габриэле отправили в следственную тюрьму в пригороде Мюнхена. Она сидела в камере № 326 площадью в восемь квадратных метров.