Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Посмотрел на часы, сегодня марсовые действовали спорее и четче. Вахтенный крикнул: «С левого борта шлюпка. Просят взойти».

На палубу поднялся русский чрезвычайный посланник и полномочный министр Стахиев.

— Что служителей мучаешь, Федор? Турки мне несколько раз сказывали, ежели бы это коммерческие корабли были, то там команду бы ни за какие коврижки не заставили упражняться в умении.

Ушаков смутился, хотел, как лучше, знал, что безделье людей губит. Не согласился.

— У турок вон и на военном-то фрегате кверху животом лежат. У каждого свои порядки, господин министр.

Стахиев не возражал, с любопытством осматривал вычищенный и выдраенный корабль, потрогал тросы, похлопал по стволу одну из корабельных пушек и задумчиво продолжил:

— Да, порядки здесь свои, их не переиначишь. Им все грезится непобедимость. И с российским выходом в Черное море не согласны. Есть, конечно, и разумные головы, но упрямство их бесовское не дает осилить темноту. Вот что, Федор Федорович, — оглянулся по сторонам посланник, — не пропустят они вас в Керчь. Не хотят миру вечного. Боюсь, что еще раз придется учить сии горячие головы. Козлянинову я обо всем поведал. И вот пакет для Петербурга, ежели будете вскоре туда следовать.

Ушаков понял с сожалением, что в Крым он отсюда не попадет, разве что снова из Петербурга. Посланник походил еще по кораблю, отобедал у капитана, расспрашивал про средиземноморские поездки, про тамошние интриги. Ушаков же интересовался турецким флотом, командами набранными, распорядком на кораблях, артиллерийским снаряжением, строительным уменьем мастеров, прочностью парусов корабельных.

— Ты что, Федор Федорович, думаешь, я тоже морское училище закончил? Я от тебя впервые термины и понятия многие слышу. Придется раскошелиться, дабы узнать то, о чем ты спрашиваешь.

Посланник сел за его стол, откупорил горлышко у бутылки с чернилами, макнул перо и написал несколько строчек.

— На память о твоей науке мудреной. Буду точно знать, о чем спрашивать. Ну а сейчас тебе мой казначей по указу Адмиралтейств-коллегии передаст для вашего похода дальнейшего галанские червонцы да кредитивы на гульдены.

Спускаясь в шлюпку, Стахиев полуобнял Ушакова:

— Орел ты, орел северный. Правильно делаешь, что моряков учишь. Уменьем, да мастерством, да храбростью только и можно победить. Готовься к новым битвам, капитан. Чувствую, восходит звезда твоей судьбы дерзновенной.

Федор Федорович поклонился и тоже не по форме ответил:

— Спасибо, Александр Стахиевич. Судьбу — ее выковать надо. Хватило бы… — он не окончил и долго смотрел вслед отплывающему русскому посланнику.

В здание Адмиралтейств-коллегии Ушаков зашел радостным и бодрым, решительно и быстро поднялся по лестнице и распахнул дверь в один из залов. Он был уверен, что вызвали его для нового и важного назначения. После того, как наплавался и намучился он между Ливорно, Дарданеллами, Гибралтаром, после того, как обогнул уже самостоятельно Европу — ему все было нипочем. Грезился новый корабль, новый дальний переход, тем более что от причалов Кронштадта, Архангельска, Ревеля отправлялись на запад один за одним его однокашники и друзья.

В присутствии народу сидело немного. Один из чиновников, осведомившись, по какому он делу, кивнул и повел его по длинным коридорам. По мере того, как Федор шел по ним, его радость улетучивалась, настроение падало. Перед высокой дверью, на медной табличке которой было вытравлено «Член Адмиралтейств-коллегии, генерал-казначей И. Л. Голенищев-Кутузов», чиновник поднял руку, останавливая Ушакова:

— Подождите здесь. Сейчас доложу! — И упорхнул в кабинет. Чего греха таить, во все времена приходила робость к русскому человеку в приемной, у дверей всякого рода чинов, в ожиданиях. Тут почему-то смутной и неясной оказывается его судьба, только что в походе, на поле брани, в схватке еще пребывавшая в собственных руках и вдруг отделившаяся и стыдливо замершая перед начальственным взором.

Слегка заробел и Ушаков. Нет, не забоялся, а заробел, ибо знал некоторую свою скованность в манерах, нежелание подлаживаться под вопрос и отвечать то, чего ждут, неумение сверкать словом, а не мыслью.

— Ну-с, голубчик мой, — встретил его с видимым расположением Иван Логинович Голенищев-Кутузов, облокотившись на длинный дубовый стол. — Приготовились в дальний поход? Командовать кораблем?

Ушаков нерешительно кивнул: