Тони Браун - Хендрикс, Последние 22 дня

29

Наконец, в 2 часа ночи, уже в понедельник, Джими поднялся на сцену. Поразительно, но прямо по пути к сцене, он был очарован неожиданным интервью, которое взяла радио–журналистка из INT, почти тыкая микрофоном ему в лицо. Удивительно, но она не была оттеснена охраной, как это произошло со многими другими, у которых тоже не было разрешения, и Джими старался отвечать на её вопросы так вежливо, как только мог, находясь в таком взвинченном настроении.

— Где вы черпаете вдохновение?

— Пардон? Не расслышал

— Где вы черпаете вдохновение?

— В людях

— У французов тоже?

— У французов?

— Мы же французы!

— Да, вы правы. И у них тоже. Когда они настроены на тебя, ты это сильно чувствуешь, возникает ощущение радости, непередаваемое ощущение до тех пор, пока они не начнут обсуждать тебя. Ощущение сразу исчезает.

Короткое интервью внезапно окончилось, как только Джими подошёл к лесенке, ведущей на сцену. Поднявшись на сцену, он обернулся и, обращаясь ко всем, кто мог его услышать, произнёс:

— У меня сейчас выступление, после приготовьте для меня стиральную машину.

Ожидая за стеной динамиков, пока Джефф Декстер сделает объявление, Джими казалось был весел и шутил с Джерри Стикеллзом по поводу разговорчивой девушки, с которой только что познакомился. Было время начинать.

— О, гитарные стойки, там стоят гитарные стойки? — спросил Джими. — А "Боже храни королеву" как начинается? Я забыл слова.

Джерри с готовностью промурлыкал несколько первых строк. Джефф Декстер спросил Джими что такого особенного хотел бы Джими, чтобы он сказал во вступительном слове.

— Объяви: "Билли Кокс — бас, Мич Мичелл ударные." И, знаешь, скажи: "А кому сыграть на гитаре?" Окей? Назови нас "Печальные и дикие ангелы"

— Как?

— Нет, лучше "Дикая музыка печального ангела."

— Хорошо.

— Готовы?

— Спроси роуд–менеджера.

— Мы готовы?

— Секунду, мы опять потеряли мощность.

— Всё?

Джерри Стикеллз подтвердил, что всё готово и проинструктировал Джеффа как объявить Джими [8–00.37.59.200].

— Добавь немного громкости, Чарли, она нам сейчас понадобится, — сказал ведущий в микрофон. — Поприветствуем Билли Кокса, бас–гитара, Мич Мичелл на ударных. И, человек с гитарой, Джими Хендрикс!

Джими шагнул в полосу света и, под шквал аплодисментов, подошёл к микрофону.

— Благодарю вас, что пришли послушать нас. Вы все прекрасны, хотя я вас не вижу, вы в тени, спасибо, что ждали нас. Как давно это было, разве не так?

Джими взмахнул рукой, пальцами показывая знак мир.

— Это означает "мир", но не так, — сказал он, переворачивая вверх ногами V-образный знак.

— Мир. Окей. дайте нам минутку настроиться, хорошо? Всего пару минут. Здорово побывать снова в Англии. Мы начнём с песни, которую вы не можете не знать. Присоединяйтесь и пойте с нами. Звучание только улучшится, если вы все встанете, из уважения к вашей стране и к самим себе, начнём все вместе. Но если не хотите, Бог вам.

Группа поднялась на сцену, чтобы сыграть свой исторический концерт. Уже позже, вот как Джими описывал свои чувства и впечатления Монике:

— Мне было холодно и одиноко, но это было только в первую минуту, затем я почувствовал, как все эти люди потянулись ко мне, к сцене. Они помнили меня, и стало легко на душе. Они выкрикивали названия старых песен, которые, как я думал, они давно забыли.

Несмотря на доносящиеся вопли, — пишет Куртис Найт, — это не была дикая толпа и это не стало диким представлением, сродни ранним концертам Хендрикса. В этот раз не было никаких фейерверков, простые аплодисменты в конце каждого номера, совсем непохожие на маниакальные овации. Всё было, как будто они почувствовали скрытое послание в его игре — почувствовали, что в пружине его часов, отсчитывающих время музыкальной жизни, кончается завод.

По крайней мере, один человек это почувствовал, одна американка, называющая себя Joyce The Voice, которая пробралась в эту ночь на сцену, никем не приглашённая, и простояла позади Леонарда Коэна весь концерт.

Вот её слова, сказанные мне:

— Я находилась на задней половине сцены, когда Джими вышел на сцену и начал играть, что–то непостижимое произошло в этот момент. Я была в полутора метрах от него. В воздухе висело напряжение, знаешь, как будто все это время мы были зерном и нас мололи мельничные жернова, ведь фестиваль практически завершён. Вдруг, вспышка энергии пронзила моё тело электрическим разрядом. Я ясно увидела Джими, я ощутила кожей вопль агонии и боли. В какой–то момент — вопль о помощи, отчаяние, как предчувствие смерти. Мне захотелось похитить его. Забрать прочь от каких–то людей, обступивших его — я видела, как его душат, забрать его в деревню, где нет всей этой облепившей его грязи.