Георгий Зимин - Истребители

Потери были неизбежны, но в целом полк намного повысил боеспособность и воевал успешно. Дисциплина была твердой. Случаев трусости или малодушия в бою не отмечалось.

Осенью сорок второго года к нам прибыл новый комиссар майор Филипп Акимович Колесников. Молодой, но опытный и энергичный политработник, он горячо взялся за дело. Под его руководством партийно-политическая и воспитательная работа в полку значительно активизировалась.

Ф. А. Колесникову было на кого опереться. Нам в полку повезло с комиссарами эскадрилий. Оба комиссара — старшие политруки Иван Михайлович Опалев и Григорий Григорьевич Маркатанов — были отличными летчиками. На боевые задания они летали регулярно наравне с пилотами своих эскадрилий, работали спокойно, уверенно, со знанием дела и с большой ответственностью. С каждым их словом в подразделениях считались, потому что это были настоящие политработники переднего края, и личный состав уважал и любил их за это.

Политработники большое внимание уделяли молодежи. Они умело направляли комсомольскую работу, поощряя инициативу и самостоятельность членов ВЛКСМ. Все это вместе взятое способствовало тому, что многие наши лучшие воины по внутренней убежденности подавали заявления в партбюро с просьбой принять их в ряды ВКП(б). Во фронтовых условиях это означало только [144] одно: стремление всегда и везде быть впереди. Другими словами — быть первыми в бою.

В октябре 1942 года был объявлен приказ Народного комиссара обороны, которым в Красной Армии устанавливалось полное единоначалие и упразднялся институт военных комиссаров. Филипп Акимович Колесников воспринял это решение спокойно.

— Это должно было произойти, — сказал он мне. — И это совершенно правильно.

У нас были самые теплые товарищеские взаимоотношения и взаимопонимание, которое оставалось до конца нашей совместной работы.

* * *

Подходило к концу переучивание летного состава, Стоял конец октября.

Незадолго до этого к нам из Подмосковья поступило десять машин Як-1. Самолеты были сильно изношены, и нашему техническому составу пришлось с ними много повозиться, прежде чем перегнать на фронт.

Перелет проходил в сложных метеоусловиях, но закончился хорошо: никто не отстал, не заблудился, не совершил вынужденной посадки.

Хоть и не новые были машины, но все же это были «яки», которые по всем статьям превосходили «Харрикейны», и потому настроение летного состава повысилось. Переучивание шло быстро. В конце октября оставалось несколько молодых летчиков, которые еще не закончили программу тренировочных полетов. К ноябрю полк должен был закончить переучивание, и в эти оставшиеся дни октября я контролировал ход подготовки молодых летчиков, чтобы знать уровень подготовленности каждого.

В один из таких дней я довольно долго пробыл на старте и основательно продрог. Пошел ненадолго в землянку погреться, оставив за себя заместителя. Только снял реглан, вбегает дежурный по старту и докладывает:

— Товарищ командир, несчастье: упал самолет.

Одеваюсь, бегу на старт и узнаю, что молодой летчик лейтенант В. П. Хотеев, заходя на посадку, нерасчетливо снизился на самую малую высоту на большом удалении от аэродрома. Ему дали по радио команду: «Подтянуть!» Но при этом пилот потерял высоту и еще прямо перед собой увидел макушку одиноко стоящей сосны. При нормальном заходе на посадку сосна эта никак не могла [145] помешать. Но в данном случае от неожиданности и неопытности летчик резко потянул ручку на себя. Самолет взмыл, но тут же потерял скорость, свалился на левое крыло и упал в лес в начале посадочной полосы.

В сопровождении нескольких человек я пошел к месту катастрофы. Лес был вековой. Часто попадались огромные сосны. Удар самолета пришелся в основания этих могучих деревьев. От машины остались одни щепки по всей полосе падения да отдельные детали, разлетевшиеся метров на 60. Мотор и винт были разбиты в куски. Единственной целой деталью от самолета, которую удалось найти, была бронеспинка. Ее выбросило далеко от места падения машины.

Возле бронеспинки я остановился. Никаких следов крови нигде не было видно. Я обернулся к шедшим сзади летчикам и техникам, спросил:

— Где тело-то?

И вдруг слышу за спиной:

— Я здесь, товарищ командир!

Это было так неожиданно, что я оцепенел. Такого за всю свою службу не видел и даже не слышал, что такое возможно. И если бы я не был свидетелем этого происшествия, никогда бы не поверил, что оно не досужая выдумка. Но летчик стоял передо мной, и когда я, еще не вполне доверяя своим глазам, спросил его, есть ли ушибы, чувствует ли он боль где-нибудь, услышал бодрый ответ: