Александр Штейн - Повесть о том, как возникают сюжеты

Каждая профессия накладывает свой отпечаток на мышление, характер, лексику, быт человека, уклад. Но за всеми этими специфическими особенностями есть о б щ е е для людей всех профессий.

И оно, это общее, если не одинаково, то, во всяком случае, всякий раз остро и по-своему, но непременно, волнует врачей и физиков, педагогов и ученых, моряков и инженеров, тем более что флот современный состоит в немалой степени из инженеров, одетых в военно-морские кители или тужурки…

Среди рассказанного в ту завидную, бессонную ночь 1956 года — об одном из молодых офицеров, о событии, чуть не оборвавшем его флотскую карьеру.

На этом самом флагманском крейсере, где я ночую, верней, провожу прекрасную ночь без сна, шли в минувшем году предусмотренные учебным планом комплексные занятия офицеров эскадры.

По трапу, торопясь прибыть точно, в девять ноль-ноль, поднимаются молодые офицеры.

Погода прескверная, мерзкий дождь со снегом, ветер промозглый.

Но, как назло, медлителен и до тупости нерасторопен матрос у трапа. Сверяет со списком в обледеневших руках воинские удостоверения да еще, памятуя о бдительности, поглядывает на фотографии, потом на лица офицеров, потом снова на фотографии и только потом пропускает.

По форме все правильно, а по существу образуется довольно плотная пробка у трапа.

Люди недовольны, раздражены. Мокнут. Мерзнут. Опаздывают — главное.

Матрос непреклонен.

Где же вахтенный офицер, почему не поможет матросу, не наведет порядок?

Отлучился, по срочной нужде.

А прибежал — оцепенел, увидев безрадостное зрелище. Рассвирепев, выхватил список у часового, чуть не порвав.

Но больше того, в гневе резко замахнулся на матроса штормовой перчаткой.

Скандал незаурядный.

Начались ученья.

Вахтенный офицер, сдав дежурство, отправился в матросский кубрик.

С извинением. С сожалением. С огорчением.

Матрос извинение принял.

Разговор был не один на один — в присутствии других матросов боевой части.

Но… Извинение принято — инцидент не исчерпан.

Какой-то офицер, в свою очередь, проявил бдительность и, зная, что матросу принесены извинения, не удовлетворился этим и дал делу ход.

Правильно ли это или неправильно? При том, косвенном, правда, обстоятельстве, что офицер, давший ход, не жаловал офицера, замахнувшегося штормовой перчаткой, еще с курсантских времен? (Они были сверстниками и однокашниками, и это тоже было известно…)

При том немаловажном обстоятельстве, что виновный офицер считался настоящим моряком, неоднократно получавшим благодарности и грамоты за отличную службу?

Офицера собирались уволить с флота.

Однако учли его воинские таланты и заслуги, предупредив о служебном несоответствии, понизили в звании. Дали строгий выговор.

Я засек неприятный случай на вахте; чем черт не шутит, быть может, на нем можно построить в какой-то мере коллизию задуманной пьесы о флоте.

Реальный конфликт. Непорядок, с которого может начаться пьеса. Боже ж мой, как чудовищно не просто выудить пригодную сюжетную основу в «штилевой» будничности корабельной жизни!

«Когда бомбят, — думалось мне, и потом я вложил эту мысль в уста моего будущего героя Платонова, — служить не подвиг. А вот ты послужи, когда не бомбят…»

Само перо драматурга легко находит ситуацию в жизни военного человека, когда этот военный человек — в бою, на войне.

А нынче пушки, слава тебе господи, не стреляют, над кораблем, где велись наши жаркие беседы, не выли авиабомбы и не пикировали бомбардировщики.

Вот и попробуй обрести конфликт, без которого, как известно, нет драмы.

А в эту ночь показалось — конфликт найден.

Для пьесы не только и не столько о флоте, сколь о моряках, занявших вахту в боевых частях и на мостиках кораблей и у пультов управлений, вахту, которую уступило им, вздыхая не без горечи, поколение войны…

Увы, померещилось.

Строительного материала не хватало. Да и основа была не та.

Сюжет всегда концепция действительности — от пушкинских «Бориса Годунова» и «Моцарта и Сальери», от «Преступления и наказания» и «Трех сестер», от «Современной идиллии» и гоголевской «Шинели», из которой, как говорил один из знаменитых итальянских режиссеров, вышел весь итальянский неореализм, и до спального мешка хемингуэевского волонтера, американца Джордана, воевавшего вместе с испанскими республиканцами против фашизма, встающего над Европой, миром…

Мой сюжет был — куцый…

А какое название заманчивое: