Олег Дорман: Я медленно открыла эту дверь

Я не понимаю, как устроена наша память. Она упорно фиксирует не то, что нам нужно, а что-то случайное, иногда бессмысленное. Мне бы хотелось помнить, как я с бабушкой путешествовал, как мы с ней прожили вдвоём целый месяц в Латвии, в Апшуциемсе. Это был 1986 год. Но я не помню. Не помню ни места, ни наших разговоров, ни того, что она делала. Лишь отдельные картинки, да и то иногда кажется, что я себе их придумал, а на самом деле всё было иначе. Много раз мы ездили в Дома творчества кинематографистов – в Болшево, в Репино. И сейчас я могу в подробностях рассказать о том, как они были устроены, какие там были столовые, кинозалы, как выглядел Финский залив и какой была Клязьма. Но бабушка… Где-то она затерялась.

Иногда я думаю, что наши отношения стали подлинными, когда я повзрослел, поступил на сценарный факультет ВГИКа. Бабушка никогда не говорила, что я там должен учиться. Но вот после школы и неудачной попытки стать историком у меня стали появляться рассказы. Как-то случайно зашел разговор о том, почему бы не сходить во ВГИК. Там как раз были подготовительные курсы. Я безо всякого энтузиазма и любопытства пошел на них и в первые же десять минут в аудитории понял, что оказался на своем месте. Бабушка ничего тогда не сказала, но, конечно, она позвонила кому надо и очень за меня переживала во время поступления. Я тогда жил у неё. Приходил вечером после экзаменов домой, а она мне уже говорила результаты, раньше, чем их вывешивали в холле института: «У тебя оценка восемь за этюд» или: «У тебя четыре за сочинение». Сейчас об этом как-то неловко вспоминать, хотя письменные экзамены сдавались анонимно и вступительные работы у меня были вполне приличные, да и учился я потом хорошо. Но я понимаю, что дело было не в блате и знакомствах. Она просто действительно хотела, чтобы я учился, и хорошо бы на сценарном факультете.

Уже потом она мне рассказала, как и сама туда пошла в моем возрасте. Дело было в 1952 году, и ей выпало поступать в мастерскую Евгения Габриловича. Габрилович был на тот момент одним из главных сценаристов Советского Союза, влиятельным и важным человеком. Бабушке он казался глубоким стариком, хотя ему на тот момент было чуть за пятьдесят. Возможно, он бы не обратил внимание на какую-то девушку, которая собралась стать сценаристкой, но и у бабушки была поддержка. Габрилович знал, что она дочь Владимира Луговского. Не знаю, насколько это помогло, но бабушка поступила. И смотрелась среди своих однокурсников, которые были по большей части вчерашними фронтовиками, зрелыми людьми, уже многое повидавшими, необычно. Но училась хорошо и в отличие от большинства однокурсников осталась в кино навсегда.

Когда мы говорили об этом, она всегда с юмором объясняла, что мир кино ужасно тесен. В нём все знают друг друга, хотя бы немножко. То, что в этом мире дети и внуки зачастую наследуют профессии родителей, как кожевники и кузнецы в средневековых цехах, мы не обсуждали, но я хорошо помню, как на одном из киномероприятий вскоре после моего поступления она меня представила кому-то и с гордостью сказала: «Это мой внук Володя, вгиковец, первый курс». И я тогда понял, как же она за меня рада.

Да, у нас были очень серьезные, порой рабочие отношения после того, как я вступил в цех. Я давал ей свои сценарии, даже этюды. Мы их разбирали, она всегда их жестко, но тактично критиковала, объясняла массу вещей, говорила, как следует писать сцены, какими должны быть ремарки, каким может быть герой. Или давала советы, которые сейчас кажутся бесценными. Например, говорила: «Если тебе надо разобрать чужой текст, никогда не начинай с критики. Сначала скажи тому, кто написал, что ты там видишь хорошего, даже если ничего хорошего там нет. Надо уважать чужие усилия и чужое творчество. И только с этой позиции можно критиковать». Я работал с ней как с редактором на одном своем фильме, наблюдал, как она смотрит материал и подмечает массу вещей, на которые бы я никогда не обратил внимания. Например, на то, как персонаж в кадре пошел. Или она сразу видела, что одна сцена в чем-то повторяет другую и ее можно вырезать.

Я многому научился, но снова думаю о том, что помню. И понимаю, что все эти работы, разговоры не были главным в наших отношениях. Вернее, не так. Это была часть отношений. Благодаря кино мы могли дружить, общаться на равных, вместе думать, что не так уж плохо для бабушки и внука. И когда ты можешь дружить со своей бабушкой, то узнаёшь много того, о чём никогда бы не узнал. Но все-таки над всем этим стояло доверие, невероятная близость, которая началась с моего рождения. Мы откровенно говорили обо всём, о том, чего она никогда бы никому не сказала.