Олег Дорман - Я медленно открыла эту дверь

С тех пор, если я хочу быть услышанной, понятой и добиться какого-то результата, я всегда начинаю фразу со слов: «Мне бы хотелось понять… Мне кажется, но я могу ошибаться… Возможно, стоит попробовать… Может, стоит попытаться? Но это, безусловно, вам решать».

Я проработала с Людмилой Владимировной недолго, всего год. Она ушла, через некоторое время возглавила Высшие сценарные и режиссерские курсы, а место главного редактора «Зодиака» оказалось свободным, и к нам пришел другой человек. Мы с Сергеем Петровичем Козловым, директором нашей студии, с первого же дня развернули кампанию против нового главного редактора. Мы всеми известными нам способами пытались вынудить Туманян ее уволить. Плели интриги и заговоры. И не потому, что она была плохим главным редактором или плохим человеком. Просто она пришла на место Голубкиной.

В конце концов Туманян рассталась с новым главным редактором, но не потому, что поддалась на наши козни и интриги, а потому что поняла нас. Голубкина задала такую высокую планку, такой высокий уровень, человеческий и профессиональный, что нам уже было очень трудно принять другой масштаб.

После этого случая и до конца существования студии «Зодиак» место главного редактора оставалось свободным.

Кинодраматург, кинорежиссер, автор фильмов «Ой, вы, гуси…», «В той стране», «Бабуся», «Верую!».

Сорок лет без малого мой путь в кино был неразрывно связан с Людмилой Владимировной. В 1978 году я поступила во ВГИК в их с Е. И. Габриловичем сценарную мастерскую. Полгода спустя к нам пришли педагогами Н. А. Фокина и С. Л. Лунгин.

Кроме занятий общих бывали еще индивидуальные, со своим мастером. Я попала в группу Людмилы Владимировны и долгое время балансировала на грани вылета за профнепригодность. Всё изменилось, когда был написан сценарий «Ой, вы, гуси…».

Людмила Владимировна стала не только моим педагогом, но и другом. Надежным тылом в борьбе за право сказать своё слово в кинематографе. Не счесть, сколько раз после ВГИКа я мчалась к ней в Москву за поддержкой и верой. За спасением от уныния. В те глухие, застойные годы почти все мои замыслы и сценарии были непроходными. Но как только повеяло свежим ветром перестройки, Людмила Владимировна отдала «Ой, вы, гуси…» в журнал «Искусство кино», где сценарий был напечатан (спасибо за это и Людмиле Донец).

Публикация оказалась мостиком к Высшим курсам сценаристов и режиссеров, по которому не пройти бы мне без поддержки П. К. Финна, Ф. Г. Гукасян, А. А. Голутвы и В. А. Грамматикова. Они вошли в мою жизнь благодаря Людмиле Владимировне. Редкий дар – быть связующим, главным звеном в цепи встреч и событий! На моих глазах этот дар определил и судьбу ее бывшей невестки Натальи Громовой, и другие судьбы, в которых она принимала столь же деятельное участие.

Потому так мучительно переживала старость, определяя ее как собственную бесполезность, ненужность людям. И уже на пороге смерти продолжала работать со мной над сценарием, не позволяя бросить, оставить незаконченным. Я понять тогда не могла, что же так ее в нем волновало. И лишь стоя у гроба, кажется, поняла.

Нести добро в мир. До последнего вздоха.

Кинодраматург, автор сценариев фильмов «Русский рэгтайм», «Сочинение ко Дню Победы», «По имени Барон», «Любовник», «Бедные родственники» и других.

Когда пишут воспоминания о других, всегда пишут о себе.

Кем она была для меня? За что я ее любил? За ее голос? За шаль на плечах?

За то, что называла меня Геночкой?

На прощании в Доме кино жена одного из ее учеников сказала, что запомнила меня в роскошной норковой шубе до пят. Надо же, сказала она, вы меня не помните, а я вас запомнила, потому что в доме Л. В. на «Аэропорте» вы были в роскошной норковой шубе до пят, вот как живут сценаристы. Шуба и я, по ее воспоминаниям, случались лет двадцать назад. Я сказал, что у меня никогда не было норковой шубы, вообще шубы не могло быть, я никогда не носил шуб, один раз имел дело с галстуком – на свадьбе, и с бабочкой пару раз, на фестивальных дорожках, но так и не смог ее повязать. Но знакомая только лукаво смеялась, в смысле, чего уж теперь, не стоит оправдываться. Носили роскошную шубку, не стеснялись. Ну, ничего, бывает, мол, и похуже. Я на всякий случай даже перепроверил свой гардероб. Шуба мучила меня, не могла же эта знакомая так очевидно ошибаться, и после перекрестных допросов семьи, родственников и друзей вспомнилось о полуперденчике из дохлого крысиного меха, единственном представителе разряда меховых, который только и мог на мне оказаться. И то только в годы учебы в Ростовской консерватории, задолго до моего приезда в Москву. Но другого объяснения не было.