А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Проиграли текинцы свое дело… многочисленность не выручила их! Но в этом бою имя храбрых, имя героев заслужено павшими для всего своего племени; тяжелой жертвой покупалось нами все, что для них было дорого. Невиданный ими ад от артиллерийского огня и взрыв, заставил отважных защитников дрогнуть перед такими ужасами и значительную часть их оставить крепость ранее штурма, только и выручили нас из большой опасности. Неизвестно, то ли бы произошло, еслиб тысяч пятнадцать ушедших до боя остались в крепости и кинулись на помощь оборонявшим южный угол, которому угрожало всего около трех тысяч штыков а в рукопашном бою число войск играет огромную роль, и оно было не на нашей стороне. К счастью, половина оставшихся оказалась под силу нашей горсти героев, и текинцы, после упорного боя, сдали Денгли-тепе. [82]

Об отнятых у них трофеях говорить не буду, не до обороны их было текинцам: гибель массы их, около 8,000, очевидно оканчивала войну; для чего им было брать с собою наши орудия, к чему было тащить свое медное орудие, приспособленное к толстому бревну, служившему лафетом, укрепленным на сально погнутой оси, и брать с собою фальконеты, прикрепленные к деревянным рамам.

Число погибших текинцев трудно определить. Жандармский офицер, наблюдавший за закрытием трупов, насчитывал в одной крепости более 8,000, а сами текинцы насчитывают погибших товарищей за все время осады до 14,000 человек.

Еще не все проснулись 13-го января, как в отдалении, в стороне крепости, послышались залпы… «Это что такое?» вырывался у каждого невольный вопрос; затем, многие из недоумевавших, подумавши, произносили: «Ах, да, не все счеты сведены с текинцами.»

Чудное, ясное утро осветило новую картину: не вчерашнее чистое мертвое поле с насыпями по всем направлениям, скрывавшими движение и оберегавшими жизнь атакующих, представлялось теперь, а оживленная площадь, по которой массы солдат, персиян и армян пеших и конных — двигались открыто в крепость и из крепости. Если в общечеловеческом вкусе картина эта, с прибавкою деталей, оставленных вчерашним упорным боем, должна казаться не особенно привлекательною, то нам, ставшим вчера свою жизнь всем случайностям, наоборот, она имела некоторую прелесть.

С некоторым удовольствием глядели мы в этот день на стены Денгли-тепе, на которые еще вчера смотреть открыто стоило жизни. Теперь они изображали только ограду, через которую свободно проходили тысячами наши аламанщики, навьючившись разным имуществом с какой-нибудь курицей или трасировавным ястребом наверху, а за нею другие тысячи разыскивали брошенные ценные вещи, пробираясь мимо хозяев, либо безжизненно глядящих на них, либо лежащих, с закрытыми глазами, точно не желая видеть, что происходит вокруг них. Все пространство между стеной крепости и Охотничьей калой было густо покрыто женщинами и детьми; тут только, при писке и плаче голодный и осиротелых малюток, что-то покалывало в сердце большинства любопытствующих [83]окружавших эту площадь. Еще не было десяти часов, как в разных местах послышались хоры военной музыки, и вслед за этим рота за ротой переходили обвал, как единственный проход, и направлялись к средней площади, расчищенной для предстоявшего парада.

Среди каре перед аналоем выстроились знамена, между которыми красовалось и отобранное от текинцев знамя 3-го батальона Апшеронского полка. За молебном последовала панихида об убитых на штурме, затем другая о погибших под этою крепостью в 1879 году. По окончании окропления войск святою водою, все ждали слова генерала Скобелева; войска нуждались в похвале любимого начальника — в его благодарности. Да и умел он с такою искренностью, с таким увлечением говорить свое спасибо, что любо было его слушать.

Правило генерала Скобелева знакомить начальников частей со всеми своими желаниями и целями в предстоящем бою не могло не приносить самые блестящее результаты и избавляло его самого от необходимости писать диспозиции с бесчисленными подробностями, а недозволение даже себе вмешиваться в детальные распоряжения каждого из начальников развязывало всем руки, и все его диспозиции разыгрывались точно без малейшего замешательства.

Во время боя генерал Скобелев всегда зорко следил за всей линией, пущенной в бой, и малейшее начинание не ускользало от его внимания. В бою все начальники, действуя самостоятельно, чувствовали в то же время, что визжи в руках опытных, умеющих вовремя исправить каждую ошибку, и это сознание еще более развивало смелость в распоряжениях начальников, управлявших боем.