А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

По удалении войск для преследования, сцены борьбы и смерти сменились картинами несравненно более миролюбивого характера: дозволение, данное войскам забирать все оставленное текинцами, заманило массу охотников; по всей площади укрепления густо заставленной кибитками, бистро шныряли солдаты целыми партиями, и по разным направлениям мирно двигались одиночные люди, навьюченные коврами и разными пригодными вещами; вереницы женщин и детей, буквально появлявшихся из-под земли, пестрели и разных местах своими цветными лохмотьями и, проходя мимо солдат, сквозь слезы произносили: «аман!.. аман!» — Им указывали пункт сбора, и они, трепеща за свою участь, отправлялись к группам женщин, охраняемым солдатами.

Обстреливая блиндированные ямы, наши стали вытаскивать оттуда все, что попадалось под руку, и в скором времени обширная внутренность крепости запестрела грудами хлопка, не оцепленного еще от плода, ненужною оборванною одеждою, шубами кошмами, одеялами всех цветов и другою разнородною рухлядью; лужи крови и трупы словно исчезли среди этих разноцветных ворохов. В скором времени некоторые женщины, по преимуществу пожилые, тоже присоединились к нашим солдатам; подхватывая и на свою долю одеяло, полушубок или коврик. Как-то скоро поняли они что им не угрожает смерть и что [80]насилие над женщинами у нас считается преступлением. Вежливое и даже предупредительное отношение офицеров, уморительно острые, но не оскорблявшая их шуточки солдат, приставленных для их охраны, быстро рассеивали их опасения.

Между тем горячая торговля закипала в разных местах: офицеры представляли собою центры, куда стаскивались все раздобытые вещи; сначала они были единственными покупателями. Главные предметы торговли составляли ковры, серебряные убранства для лошадей и к женским костюмам, парадные мужские и женские халаты, шелковые матери туземного производства, ковровый попоны, чапраки (суконная, ковровая, меховая подстилка под конское седло, сверх потника. Прим. OCR), седла и т. п. Все это, конечно, продавалось очень дешево, но, не смотря на дешевизну, не было солдата, который бы в час не выручал около двадцати пяти рублей.

Приближался вечерь. В укреплении показались драгуны, возвратившиеся из преследования; перевязанные головы и руки некоторых из них показывали, как умирали отступавшие; появился наконец и генерал Скобелев; его искренняя благодарность войскам так и высказывала желание обнять каждого. «Вы, братцы, сделали сегодня славное, большие дело», говорил он, и верилось как самой истине: в его речах было столько радостной признательности, что не могла проскользнуть ни одна фальшивая, казенная нотка. «Рады стараться! отвечали ему солдаты, не выводя свой ответ из узкой рамки, установленной как единственное средство, дающее возможность говорить с массой, но в голосе и в глазах солдат выражалось воодушевление и готовность так же честно встретить все, что будет предстоять в неизвестном будущем, хотя бы занять другую такую же крепость.

Спускались непродолжительные, южные сумерки. Крепость начала пустеть: офицеры, сгоняя солдат в лагерь, понемногу стали удаляться за своими продавцами. Часть пехоты с полубатарееи 3-й батареи 19-й артиллерийской бригады остались для охраны внутренности крепости; вершина же кургана была занята, кроме пехоты, еще двумя взводами 6-й горний батареи 21-й артиллерийской бригады, под начальством штабс-капитана Федорова и подпоручика Познанского; на ней же установлены были и два орудия, бывшие в руках текинцев. Сыграли зорю. Стемнело, и внутри стен Денгли-тепе, обставленных нашими часовыми, смолкло все, только за крепостью, в десятитысячной толпе женщин и детей, собранной в одно место, слышался детский плачь и [81]причитания взрослы, а изо рва за стеной близ обвала доносились тихие стоны: то был перевязочный пункт; фонари освещали окровавленных страдальцев, среди которых был медик Юльский от начала штурма работал, не вставая с колен.

Еще много текинцев, притаившихся и не отысканных днем, не шевелясь, с понятным нетерпением ждали конца дня, — и вот наступила желанная, безлунная, хотя безоблачная ночь и началась последняя игра на жизнь и смерть: немногим счастливцам удалось проскользнуть через стену в пески.

Как проведен был вечер рассказывать нечего; все были в праздничном настроении. Это чувство солдаты определяют выражением: «точно из бани вышел, хорошо попарившись»; суровые сцены недавнего боя возбуждать такое настроение не могли, так как сами обыкновенно смягчаются в воображении участников, пирующих в кругу товарищей и находящихся в настроении обнять всякого. Вид бегущего противника, за минуту перед тем вырывавшего из рядов героев дня, рыцарская гордость победителя при очевидном доказательстве, что не удалось противнику устрашить его, вид многочисленных жертв неприятеля, удовлетворяющей за те жертвы, которыми оплачивалось усилие одолеть его, сознание, что победой этой возбуждена общая радость соотечественников, основанная на ожидании скорого удачного исхода войны, все это сливалось в одно впечатление — торжествующую гордость победителя, которую он испытывает под финальным громом орудийных выстрелов.