Николай Гринкевич - Строки, имена, судьбы...

Консультирование музыковедов и журналистов, персональная выставка, посвященная столетию со дня рождения великого русского певца Федора Ивановича Шаляпина, и вот, наконец, как итог многолетней кропотливой работы — книга, которую Н. Н. Гринкевич назвал «Строки, имена, судьбы».

Это — книга-исследование. Она во многом биографична. Истоки ее — в юности автора, когда начиналось его увлечение археологией, живописью, музыкой, литературой и историей, когда начиналась его коллекция. Одна из ее глав переносит нас в старую Софию, где Николай Николаевич родился, долгие годы жил, учился, закончил лицей, актерскую студию при Софийской Народной опере.

…Трудно себе представить, сколько людей в мире увлекаются в детском возрасте коллекционированием, но лишь для немногих это увлечение со временем становится постоянной потребностью, страстью, источником творческого вдохновения на всю жизнь, материалом для размышлений над прошлым, настоящим и будущим.

Со страниц книги говорит с нами время далекое и близкое, ставшее нашей историей. Георгиевские кресты, камергерский ключ, забытые фотографии и старые письма, автографы и рисунки, ноты, книги и журналы становятся поводом для увлекательных повествований.

Каждому исследованию, каждому открытию всегда предшествует удивление. Человек, не способный радостно удивиться при виде, скажем, потускневшего колокольчика с надписью «Дар Валдая», едва ли отправится в путешествие в глубь пашей истории на лихой тройке, под звон бубенцов, чтобы ответить на вопрос о том, кто же в действительности является подлинным автором стихотворения «Однозвучно гремит колокольчик»…

Каждый раз находка, порой совсем случайная, рождает поиск, открытие, а они задают новые загадки, и уже нет покоя коллекционеру-исследователю, пока не найдет он ответа, не свяжет разорванные нити, не восстановит разбитое временем зеркало, чтобы отразилось в нем то, что ищет он в своей коллекции, в старых энциклопедических словарях и справочниках.

Для Н. Н. Гринкевича «Дар Валдая», купленный им когда-то давно на шумном томском базаре, прозвенел отнюдь не однозвучно, ниточка от него потянулась сначала к птице-тройке, воспетой многими поэтами и композиторами России, потом к ямщику, замерзшему в морозной степи.

…Вернувшись из дальних странствий во Времени, я размышляю над тем, что увидел, узнал, думаю о книге «Строки, имена, судьбы». Она увлекает, будит воображение, заражает своей страстностью, ведет нас тропою поиска, дарит ни с чем не сравнимую радость открытия. Нельзя не заметить еще одной ее особенности о чем бы ни писал Н. Н. Гринкевич, о ком бы ни рассказывал, куда бы ни увлекал наше внимание, мы все время как бы слышим музыку. И не только потому, что во многих очерках речь идет о композиторах — П. И. Чайковском, И. О. Дунаевском, Л. Хамиди, Н. Гурилеве, о певцах Ф. Шаляпине, П. Райчеве, Л. Курганове, М. Баттнстини, Л. Кашаубаеве, К. Байсеитове, о песнях — «Однозвучно гремит колокольчик», «Акылбай", "Есть на Волге утес". Музыка звучит в самой ритмике авторского языка, в напевности и образности его речи.

И еще — в каждой строчке вы чувствуете любовь автора к тому, о чем он пишет. Эта любовь передается и нам. Книга "Строки, имена, судьбы" — это книга о вечном — о Родине, о добре, о красоте, поэтому она найдет отклик в сердцах читателей, не оставит их равнодушными.

И. Саввин

Случилось это много лет тому назад, знойным июльским днем, которыми так богато щедрое болгарское лето.

Я даже помню день — это была пятница. Среди всех дней недели, словно близнецы, похожих один на другой, пятница занимала в моей жизни особое — почетное и привилегированное место и положение. От нее я ждал не обычных радостей и наград за свое мучительное недельное долготерпение. И надо сказать, она редко обманывала мои надежды. А если иногда и разочаровывала, то обязательно вознаграждала меня в следующий свой приход.

В этот день по традиции я обходил все букинистические лавки, скромно приютившиеся на шумных улицах Софии. Я часами бродил по базару, разыскивая среди пестрых скоморошьих балаганов, среди ларьков с фруктами и овощами, со сверкающими шеренгами расписных горшков, с отрезами веселого ситца допотопные тележки книжных старьевщиков.