Павел Федоров - В Августовских лесах [с иллюстрациями]

— Перестань, Людвиг! — прервал его горбоносый.

Трудно было определить, к какой он принадлежал национальности. У него были темные вьющиеся на висках волосы. Горбинка носа придавала его продолговатому худощавому лицу непроницаемость.

Сукальский понял, что начальник группы — тип дрессированный. Он не задал ни одного лишнего вопроса, только слушал и бросал быстрые взгляды то на собеседника, то на разостланную на столе карту и, видимо, все запоминал.

— Как ваше имя? — заинтересовавшись, спросил Сукальский под конец беседы.

Ему нравился этот тип с осторожными, неторопливыми манерами.

— Моя фамилия Дорофеев, — неприятно улыбаясь углами сжатых губ, ответил тот и встал. — Хорошие собаки у советских пограничников? неожиданно спросил Дорофеев и, получив утвердительный ответ, стал прощаться.

— Этот иезуит подумал, что меня можно заставить работать на его ватиканских бишопов! Вот сволочь, а! — когда ушел Сукальский, проговорил Дорофеев. — Если бы эта драная ряса знала, как мне тошно ломать комедию с этими швабами и получать их обесцененные марки, от которых отказывается в Польше самый последний нищий! Всех привлекают наши зеленые доллары. А ведь эта обезьяна, толстоносый Браухич, думает, что я буду работать на него, как негр… Как мы ловко провели их, Эдди! Нашу страну тоже интересует русская армия не меньше, чем ихнего фюрера. Нам бы только попасть в Россию, а там маньчжурским экспрессом на Дальний Восток, к мистеру Кауфману. Он даст нам настоящую работу. А поверил этот поп, что я действительно Дорофеев, как ты думаешь? — спросил он у партнера.

— Он скорее всего догадался, что ты работаешь и нашим и вашим. Мне кажется, он почувствовал твое калифорнийское происхождение. Он наблюдал за тобой, а я за ним. Это хитрый иезуит, — отозвался Людвиг. — А в общем, Бен, мне не очень нравится путешествие по России. Что там нас ожидает? Две недели живем в этой дыре и не можем проскочить через границу.

— Завтра швабы устроят провокацию, и мы проскользнем…

— Я боюсь, как бы русские пограничники не просверлили нам башки. Я каждый день слежу за их границей, а они, наверное, смотрят за нами в сотню глаз. Вот что я думаю, мистер Олифсон…

— Все будет отлично. Швабы — мастера устраивать провокации. А тебя в последний раз предупреждаю, что если назовешь мою настоящую фамилию еще хоть только раз, то я размозжу твою голову. Давай спать, — приказал Бен Олифсон и вытянулся на койке.

Третий месяц Сорока нес службу младшим наряда. Нередко он выходил на границу вместе с Бражниковым и, к своему удивлению, по-новому воспринимал службу на границе. В секрете сержант сидел словно замороженный, но казалось, что видел все даже в темноте. Днем он приводил Игната на облюбованное место и, спрятавшись в кустах, говорил:

— Охранять границу днем — дело нехитрое. Для чего мы пришли сейчас сюда, а вчера ходили на другое место? Для того чтобы весь участок нашей заставы мы знали, как свой собственный огород, на котором ты даже ночью, ежели, конечно, хороший хозяин, найдешь, где у тебя растет огурец, где поспевает дыня, где можно сорвать на закуску красненький помидорчик… Вот такими хозяевами мы должны быть и здесь. Самое главное на границе — это ночь. Чем она темнее, тем хуже для нас, труднее нести службу. Встал на пост — всякое мечтание о Мотях и Варях брось… Освободился, отдохнул, можешь мечтать, плясать и байки рассказывать, сколько твоей душе угодно. Вот придешь ты сегодня ночью на это самое место и не узнаешь его. Все кусты и деревья покажутся тебе другими. Но ты должен знать, что это обман, и не поддавайся ему, а держи перед глазами местность, как ты ее видел днем. Это называется не потерять ориентировки, что очень важно при преследовании. Налетишь на куст — выколешь глаза, и не видать тебе вовек твоей Варвары… А Варя-то пишет?

Сорока смутился от такого неожиданного вопроса. Лукаво покосившись на товарища, он ответил со вздохом:

— Когда иду на границу, свои мечтания о Варе, товарищ сержант, оставляю на заставе…

— Да мы же сейчас не в наряде, изучаем местность, — засмеявшись, проговорил Бражников.

— Так точно, товарищ сержант! Но в сорока метрах в кустах торчат фашистские солдаты, и я не желаю, чтобы они знали мои мысли…

Однажды Бражников и Сорока сидели в кустах, продолжая изучать местность на берегу Августовского канала. Берег канала зарос ольхой и черемухой, обшитые бревнами края обвалились, полая вода размыла берег, расширила русло и образовала широкую заводь. Здесь водились крупные лини и окуни. Немецкие солдаты иногда закидывали сети. Нашим же пограничникам рыбачить в этом месте было запрещено.