Александр Яковлев - Воспоминания о людях и событиях

Произносить такие слова как коммунизм, социализм или принцип ему было не под силу, – он говорил: «коммунизьм», «социализьм» и «прынцып».

Он любил отступать от читаемого текста. Его импровизации были столь же безграмотны, сколь и нетактичны и не достойны высокой трибуны, с которой ему приходилось выступать, и часто граничили с явным неуважением к аудитории и отдельным людям.

Мне запомнился следующий, очень характерный эпизод. В зале заседаний Верховного Совета на трибуне Хрущев.

Сперва он читал по заготовленному тексту с обычными для него запинками и затруднениями при произнесении таких слов как индустриализация, интенсификация, рационализация и т. п. Затем он, прервав чтение, перешел к импровизации и своим зычным голосом стал распространяться о приоритете химии над металлургией, упрекнув Косыгина, который тогда был председателем Госплана, в непонимании вопроса, в недооценке одной отрасли и переоценке другой.

Или другое высказывание в том же зале. Хрущев, выдвигая на должность первого заместителя председателя Совета Министров некоего Кузьмина и характеризуя его, заявил, насколько помню так: «А чем он не подходит, вот Булганина назначили председателем и ничего, – и этот будет работать заместителем, – чем он хуже Булганина?» Как известно, этот Кузьмин оказался полным ничтожеством и за провал в работе был уволен.

Он стал говорить также о расточительстве и о пользе экономии в народном хозяйстве. За расточительство обрушился на Моссовет за чересчур «роскошное» освещение на участке Минского шоссе от Москвы до Кунцево, где осветительные мачты установили по обеим сторонам шоссе. Он, потрясая засученными рукавами, пустился в объяснение, что лишняя электроэнергия это транжирство угля. «А вы знаете, как шахтеру дается «уголек»?» – воздевая руки и потрясая ими, паясничал он перед переполненным залом.

В результате, через неделю освещение осталось лишь с одной стороны, а количество столбов было сокращено вдвое. С тех пор на этом шоссе по вечерам и ночью царит полутьма.

Непоследовательность была основным в образе и действиях Хрущева. Он с яростью и невероятной энергией старался вытравить все, что было сделано под руководством Сталина. Он нанес огромный вред народному хозяйству, учредив институт Совнархозов. Он ввел невероятную путаницу, разделив местные партийные и советские органы – на городские и сельские. Неизвестно почему, считая себя специалистом сельского хозяйства, он и в этой области дилетантскими мероприятиями нанес огромный ущерб.

Общее собрание Академии наук забаллотировало кандидатуру одного сомнительного ученого в области сельского хозяйства, рекомендованную самим Хрущевым в академики. Хрущев взбеленился. Обрушился с нападками на Академию наук, на непокорных ученых и на существующие в Академии порядки.

Стал допытываться, кто их устанавливал и вообще откуда и для чего появилось это учреждение. Когда же узнал, что Российская Академия наук учреждена по инициативе императрицы Екатерины II, то стал выражать сомнение в целесообразности существования Академии в наших условиях, считая, что ее надо разогнать, а специализированные институты передать в ведение отраслевых ведомств и совнархозов.

К счастью он не успел этого сделать.

По вопросам международных отношений мне пришлось слышать следующее его высказывание на одном из многолюдных собраний в Большом Кремлевском дворце.

Он сказал примерно так: «Вот Молотов разводил нам здесь черную магию насчет сложности международных отношений и дипломатии, а мы – не дипломаты – и справляемся без Молотова с этим делом не хуже дипломатов».

Вот только два примера деятельности Хрущева в этой области. В мае 1960 года в Париже была организована де Голлем встреча на высшем уровне в составе: де Голль, Эйзенхауэр и Хрущев. Уже явившись в Париж, Хрущев неожиданно поставил условием своего участия в переговорах – требование, чтобы Эйзенхауэр публично извинился перед ним за полет сбитого нашей противовоздушной обороной американского разведывательного самолета «Локхид» в небе над Уралом. Эйзенхауэр отказался. Встреча по вине Хрущева не состоялась.

Де Голль принял это за личное оскорбление, и Хрущев вынужден был ни с чем вернуться в Москву.

А Де Голль круто повернул курс на сближение с ФРГ и тут же начался его политический флирт с Аденауэром – злейшим врагом Советского Союза.

Отношения наши с Францией были надолго испорчены.