Александр Яковлев - Воспоминания о людях и событиях

В 1937–1938 годах он безропотно, – а если не безропотно, то почему об этом нигде не сказал после смерти Сталина, – позволил арестовать и уничтожить своих ближайших помощников: Тухачевского, Егорова, Уншлихта, Блюхера, Гамарника, Якира, Алксниса и многих других.

Как он мог жить и смотреть людям в глаза после того, как оказалось, что все они ни в чем неповинны перед Родиной и партией.

Отношение к нему Сталина, я заметил это еще в 1939–1940 годах, становилось все более пренебрежительным. Берия, Маленков, Вознесенский вели себя с ним вызывающе грубо, если не сказать нахально, а он с ними, несмотря на свое неизмеримое превосходство во всех отношениях, – просительно до унижения.

Климент Ефремович Ворошилов (04.02.1881 – 02.12.1969). Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».

А может быть, и мне очень хочется этому верить, что так происходило именно потому, Климент Ефремович Ворошилов что он заступался за своих людей, сомневаясь в их мнимых преступлениях, и его самого считали потерявшим, как тогда говорили, классовую бдительность и окружившим себя врагами.

Как-то, во время войны, – не помню по какому делу, – был я у Ворошилова. Буквально на другой день Шахурин спрашивал у меня: зачем и по какому делу ходил я к Ворошилову, Шахурин мне сказал, что выяснить этот вопрос поручил ему Маленков, которому о нашей встрече стало сразу известно.

Это говорит, между прочим, о слежке со стороны Маленкова и Берия за членами Политбюро – кто с кем встречается, и о чем говорят.

Спустя некоторое время сам Маленков, которому Сталин поручил просмотреть, написанную мной для «Правды», статью, велел вычеркнуть из текста упоминавшуюся мной фамилию Ворошилова.

– Чего вы рекламируете Ворошилова, – разве не знаете, что он собой представляет? – подлинные слова Маленкова.

И это было сказано мне – мальчишке – о самом любимом легендарном народном герое, выдающемся деятеле партии.

Другой раз сам Сталин на какое-то высказывание Ворошилова, в моем присутствии, оборвал его:

– Ты лучше помолчи, а то я тебя сейчас раздену перед всеми… Ворошилов замолчал и вид его был как у побитого школьника.

Конечно, жизнь у него была нелегкая. Но может быть только именно благодаря тому, что он униженно и покорно переносил все эти и подобные оскорбления и унижения, пережил гибель в бериевских застенках своих соратников и товарищей по гражданской войне, – Климент Ефремович сам остался жив.

Все козни против него и дискредитация в глазах Сталина – дело рук Берия и Маленкова, старавшихся убрать всех кто мог оказывать какое-то благотворное влияние и помешать их полному порабощению Сталина.

А ведь было время, когда Ворошилов, так же как и Молотов, были ближайшими сподвижниками и самыми верными и преданными друзьями Сталина. Я еще имел возможность лично наблюдать эту дружбу, но уже на закате. К Ворошилову отношение окончательно и резко изменилось, как мне кажется, в 1940 году, а к Молотову уже после войны.

Но таков был Сталин, – непостоянный в привязанностях к самым близким людям, недоверчивый, мнительный. В конце своей жизни он оттолкнул от себя самых близких, искренне любивших и веривших ему людей, в том числе и беспредельно преданного Ворошилова.

Сталин доверился и попал под влияние интриганов и палачей: Берия и Маленкова, которые его именем творили беззакония в стране и глумились над партийной и общечеловеческой моралью.

С Ворошиловым я встречался не только в служебной обстановке как с наркомом обороны, а позже Председателем Президиума Верховного Совета, – я бывал у него на даче.

Это обширная помещичьего типа усадьба, со всеми службами, по Дмитровскому шоссе, охраняемая по всем правилам, как и у всех других членов Политбюро. Поражало огромное количество охраны и обслуживающего персонала. Как известно, денег на это не жалели.

Дом большой и очень комфортабельный. Климент Ефремович сам водил меня по комнатам и показывал все с заметной гордостью.

Он повел меня на крышу и обстоятельно объяснил, каких трудов стоило сделать солярий на плоской крыше и добиться его водонепроницаемости.

За обедом собралась вся семья. И сразу обнаружилось, что хозяйкой дома и главой семьи является Екатерина Давыдовна, пожилая, полная, хозяйственная еврейка. Авторитет ее в семье был очевиден.

Мы с Климентом Ефремовичем много разговаривали на разные темы. По-видимому, он знал о всеобщей слежке, в том числе и за ним, потому что, когда, хотя и в очень осторожной форме, разговор принял откровенный и щекотливый характер в связи с затронутыми мной событиями 1937 года, он предложил мне покататься на лодке на пруду его усадьбы. Я сел за весла, он за руль. Там нас не могли подслушать. Но он со мной не был откровенен. Плел что-то про обострение классовой борьбы, о засылке враждебной агентуры, о фактах вредительства и тому подобных известных из газет вещах.