Василий Аксенов - Десятилетие клеветы - Радиодневник писателя

2004

Сейчас, оглядываясь на те времена, я испытываю странную удручающую неловкость, как это иной раз бывает в споре с дураком. Ведь именно тогда, когда советский аппарат объявил меня клеветником, я вместе со многими другими писателями-эмигрантами профессионально занимался распространением правды по радио. Раныие-то я в основном сочинительствовал, то есть создавал художественные «фикции», да еще и в жанре гротеска. К «правде жизни» такая литература имеет только косвенное отношение. Она берет кашу правды, бесцеремонно смешивает ее с плодами воображения, напихивает в эту смесь специи метафор по стихийно возникающей рецептуре… Получается — если получается — карнавальный текст… Вот тут-то они могли меня и подцепить, попросив «трудящихся» выступить по поводу лживых текстов: не было «Острова Крыма», не было «Затоваренной бочкотары», не было «Стальной птицы», — все врете, Базиль и Ко! А я бы стал отбрехиваться: вы сами., товарищи., врете, сами., сами! И был бы отчасти не прав. У аппарата дезинформации ведь была совсем иная ситуация. Профессионально распространяя ложь, он создавал и правду, во всяком случае реальность, более правдоподобную, чем мои фантазии. Взять, к примеру, «всенародное осуждение». Советские «трудящиеся» и в самом деле любили писать подобные письма в редакции, особенно по заказу кагэбэшного страшилища. Интонации писем удивительно аутентичны, именно таким спотыкачом и протекал мыслительный процесс «зрелого социализма». Вот за эту аутентичность стоит поблагодарить профессионалов дезы. Должен признаться, что многократно использовал сии перлы в самых беспардонных «фикциях». Активный читатель, конечно, найдет следы этого процесса и в нашем прологе, единственном в этой книге куске беллетристики.

В изгнании я как бы оторвался от почвы, частично переселился в волны эфира. Волны накатывали, невзирая на настроения, не ожидая прихода вдохновения и не считаясь с его присутствием. «Болдинские осени» не подразумевались. Каждую неделю надо было выдать десять страниц текста и зачитать с «выражением» перед микрофоном. В месяц, стало быть, получалось сорок, в год четыреста восемьдесят — размер солидного романа. За прошедшее десятилетие десять романешти развеяны эфиром. В порядке утешения вспоминается из Аристофана: «Эфир — дом Зевса! Времени ль стопа?»

…С огорчением год за годом я смотрел на скапливающиеся в кладовке папки «скриптов», тлен радиовойны, раздерганный глушилками словесный хлам, и думал: «Неужели все это сгинуло втуне?» И только к концу XX века вдруг посетила меня самонадеянная литературная параллель. В семидесятых годах прошлого века Ф.М.Достоевский выпускал в виде своеобразного журнала свои записи, которые впоследствии собрались в толстый том «Дневник писателя». Что ж, почему бы и мне, следуя классическому примеру, не собрать эфирные летучки, не прокрутить их в центрифуге, не потрясти в сите, не образовать в конце концов книжку под заголовком «Радиодневник писателя»? В конце концов, чем иным, если не дневниковыми записями, были эти летучки, клочки с дымящимися еще хвостами, влетавшие в многоэтажные застройки «спальных мешков» Москвы, Питера, Екатеринбурга? В писаниях моих никто меня не ограничивал. Никто не заказывал ни тем, ни направлений, всегда я касался только того, что меня в данный момент интересовало, не представляя никогда ни правительств, ни частных групп. «Голосу» и «Свободе», очевидно, было важнее само мое участие в их программах, чем тематика передач.

Вдруг я загорелся идеей создать с помощью «Радиодневника» некую ретроспективу с моей собственной колокольни, попытаться воспроизвести то, что Мандельштам называл «шумом времени».

В январе 1981-го «Вестник Президиума Верховного Совета СССР» напечатал весть о лишении меня советского гражданства. Государственный департамент США прислал мне ксерокс касающейся меня страницы. Она, между прочим, с тех пор висит у меня на стене как основная награда за писательские труды. В ней, как и во всех других брежневских деяниях, можно увидеть характерную улыбку бровей, лукавый пришлеп верхней губы. Открывается эта страница указом № 72 о награждении главного редактора журнала «Работница» товарки Вавиловой Валентины Евгеньевны орденом Дружбы народов за многолетнюю плодотворную работу в советской печати и активную общественную деятельность. Указ датирован 9 января 1981 года. Затем идет указ № 73 о награждении генерал-полковника танковых войск в отставке товарища Буткова Василия Васильевича орденом Красной Звезды за заслуги перед Советской Армией. Дата та же самая, 9 января 1981 года. Страница завершается указом № 74 о лишении гражданства Аксенова Василия Павловича за систематическую враждебную деятельность, то есть за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР. Прошу отметить, датирована эта январская весть 20 ноября предыдущего, 1980 года. Что бы это означало, господа? Порядковый номер правильный, а датировано задним числом? Где блуждал два месяца мой указ, почему так странно схалтурил Брежнев? Ответ на этот вопрос, возможно, никогда не выплывет из анналов тайных действий КГБ против российских романистов, но так или иначе, когда через пять месяцев, в июне 1981 года, я начал систематически, а именно два раза в неделю, наносить ущерб престижу Советского Союза, я был уже беспачпортным бродягой, с которого взятки гладки.