Алексей Солоницын: Чудотворец наших времен [Святитель Иоанн, архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский]

Это сразу с удовольствием заметил Федор, болезненно воспринимающий современную разговорную речь, которая оказалась так варварски засорена не только чужеродными словами, связанными с «компьютеризацией всей страны», но и обильным бранным уличным жаргоном.

– Улочки в Битоле узкие, извилистые, как и в других горных городках, – продолжал Милош, чему-то грустно улыбаясь. – И вот на одной из них, уже на самом краю города, расположилась в старых монастырских стенах духовная семинария, куда и направили молодого иеромонаха Иоанна. Какой он был замечательный педагог, можно прочитать в книгах воспоминаний – теперь они изданы и в России.

Я же расскажу вам всего лишь одну историю, которую напомнила кепочка Ивана…

Этот подросток, Стас [1], почему-то сторонится сверстников, особенно когда нет занятий. Во дворе, довольно просторном, замкнутом каменными стенами, ребята играли в мяч – перепасовывались, как в баскетболе, или, встав кругом, по-волейбольному скидывали мяч друг другу. Иногда пас давался высоко, и тогда один из семинаристов, развитый больше других, сильно бил ладонью по мячу. Взять такой удар удавалось не всем, и тогда мяч отлетал в сторону, ударившись о кого-либо из ребят. Это вызывало смех, а бьющий, рослый Мирко, снисходительно-победно улыбался.

Окно кельи отца Иоанна выходило во двор, находясь примерно в двух метрах над землей, и он иногда подходил к нему и смотрел, как играют ребята. И вот тогда он обратил внимание, что один из подростков стоит или сидит в стороне, делая вид, что игра ему совершенно неинтересна.

Отец Иоанн разглядел, что мальчишка худой, нескладный. Плохо пошитая форма сидела на нем так, что он выглядел скверно, – брюки длинноваты, висят на коленях пузырями, а у кителя явно коротки рукава. Да и форменная каскетка как-то неудобно сидит на голове – наверное, маловата.

Отец Иоанн уже догадывался о причинах нелюдимости этого подростка, Стаса Дрожевича, и только искал случая, чтобы поближе познакомиться с ним.

Случай не замедлил представиться.

В очередной раз, когда у семинаристов выдался час для отдыха, Мирко, который так удачно бил по мячу, на это раз попал в одиноко сидящего на скамейке Стаса.

Удар пришелся по голове – каскетка отлетела в сторону, Стас покачнулся.

Все засмеялись.

– Ну, чего стоишь? – крикнул Мирко. – Подай мяч!

Но Стас не шел за мячом, оглушенный не столько ударом, сколько смехом сверстников. Минуту он стоял неподвижно, с ненавистью глядя на обидчика, потом пошел к стене, словно бы за мячом. На самом деле он искал камень, чтобы запустить им в Мирко.

Камень, пущенный Стасом изо всех сил, просвистел рядом с головой Мирко и угодил прямо в окно кельи отца Иоанна.

Громко звякнуло разбитое стекло.

И сразу повисла во дворе гнетущая тишина.

Из здания семинарии поспешно вышел воспитатель Владислав. Всем была хорошо известна его строгость. Да и сам вид воспитателя наглядно говорил о его характере – черный, всегда выглаженный костюм, белая рубашка с крахмальным воротничком и черным галстуком, до блеска начищенные ботинки. Такой же аккуратности и безукоризненного выполнения заданий – и главное, поведения, – требовал воспитатель от семинаристов. Говорил он кратко и чаще всего вопросами. Затем следовало столь же краткое резюме.

– Кто? – был первый вопрос.

Мирко показал на виновника, растерянно стоявшего в стороне, у скамейки.

– Так. Дрожевич, ко мне.

Стас подошел.

– Признаете вину?

Стас понуро кивнул.

– Без обеда и ужина. Стекло вставить за ваш счет.

И воспитатель ушел, не оставив Стасу ни единого шанса для оправданий.

Пока все были заняты произошедшим, как-то не заметили, что во дворе рядом с ребятами оказался отец Иоанн. Он вообще любил появляться тихо – невысокий, прихрамывающий, в черной рясе, с крестом на груди. Широкий и крепкий в кости, он выглядел не особенно худым. Всегда в очках в тяжелой оправе, он смотрел на собеседника особенным, тайным взглядом. Распознать его суть удавалось далеко не каждому – да и то только со временем. Сначала казалось, что глаза священника какие-то слишком уж детские. Смотрят на тебя, словно просят прощения за все те поступки, которые тебе принесли несчастье.

Потом эти глаза могли стать совершенно другими – словно смотрели как будто сквозь тебя, распознавая, что там, в тайниках души. И этот взгляд будто точно все определял.

Но это все ты понимал потом, когда проходило время и то, о чем говорил отец Иоанн, сбывалось. А поначалу даже неловко становилось за этого священника – ну что он за человек такой, нелепый в своей старенькой рясе, в клобуке, который часто надет почему-то скособочившись, так, что его все время хочется поправить!