Александр Бенкендорф - Воспоминания - 1802-1825. Том I

Зрелище похоронного обряда притянуло невероятное количество людей, но только одна императорская семья сохраняла ту грусть и то достоинство, которое должно сопровождать эту величавую церемонию, весь остаток кортежа и зрители забыли то, чем они были обязаны величию трона и искренней заботе своих правителей.

Петербург тотчас наполнился всеми теми несчастными, кои вновь обрели свободу, толпой светских людей, приехавших, чтобы приветствовать нового императора, и любопытными иностранцами. Это первое лето было сплошной чередой удовольствий и увеселений, коим молодые и старые предались с неумеренностью, порожденной 4 годами принуждения и несчастий.

Госпожа Джулиани вернулась, и немного погодя я стал ее любовником. Записочка, которую я должен был ей передать вечером у ее подруги, попала в руки последней, и наша связь, открывшаяся в результате этого случая, лишила меня безвозвратно прекрасных милостей госпожи Бале. Меня это очень огорчило, и я постарался утешить печаль, вызванную этой потерей, удвоив чувство к моей новой любовнице.

Это первое лето нового царствования объединило все удовольствия; торговля вновь активизировалась, двор потерял почти все свое принуждение, армия, скинув свой прусский костюм, притянула вновь лучшую молодежь империи, а мир в Европе казался способным обеспечить годы счастья. Но двор не был спокойным. Эта революция, недавно распорядившаяся троном, оставила глубокие следы брожения в молодых головах, которые послужили ей орудиями. Амбиция и интрига завладели руководителями заговорщиков. Граф Панин подал первый проект этого заговора; граф Пален взял на себя его исполнение; этот дерзкий человек, который под маской искренности прятал самую искусную интригу, привел все в движение. Одна французская актриса, мадам Шевалье, любовница графа Кутайсова, который из турецкого пленника, являясь 20 лет камердинером Павла, был возведен в течение его царствования в ранг обер-шталмейстера и награжден орденской лентой Святого Андрея, эта актриса была использована для того, чтобы получить согласие Зубовых, один из которых являлся фаворитом Екатерины Великой и вскоре после ее смерти был отослан. Эта семья недовольных была необходима, и общие интересы ее связывали с Паленом; но, совершив переворот, эти две партии разделились, и ободренные своими многочисленными сторонниками или, скорее, своими подлыми креатурами, стремилась каждая к неограниченному расположению юного государя, которым надеялись легко руководить. Пален и Зубов с высокомерием дерзости изображали из себя всесильных министров. Тот и другой обнадеживали и переманивали к себе сторонников; тот и другой смущали молодого Императора; тот и другой должны были быть ненавидимы императрицей-матерью, которая видела в них только убийц своего мужа. Тот и другой привлекали внимание всей публики и поддерживали свое неопределенное положение похвалами подлых куртизанов.

Пален побудил молодых людей, преданных императору и вооруженных для его защиты, объединиться втайне против мнимого заговора; питая их достаточно усилившимися ложными конфиденциальными сведениями и тревожными слухами, хотя целиком неопределенными, он взялся за выполнение своего замысла в день, когда император уехал в Петергоф инспектировать свой флот в Кронштадте. Был дан сигнал тревоги; говорили, что злоумышленники хотели бы воспользоваться отсутствием императора, и что переворот должен произойти даже этой ночью. Напуганные новостями, кои к нам прибывали со всех сторон, мы решились (не очень хорошо понимая, какое основание они могут иметь) послать молодого графа Тизенгаузена предупредить императора об опасности, грозящей ему, и заверить его в нашей преданности и верности. Этот молодой человек нашел его уже на шлюпке, возвращающейся в Петербург. Пален сопровождал императора. Император выслушал эту новость со спокойствием невинности и расспросил Палена, который был еще градоначальником; последний позволил упасть подозрению на князя Зубова и его братьев; шлюпка причалила в 11 часов вечера к набережной около Зимнего дворца; ожидая адъютантов, гвардейские полки прибыли искать свои знамена, войска собрались, напуганный народ прибежал на Дворцовую площадь, набережная была полна, и никто еще не знал причины этого беспорядочного собрания.

Император пересек улицу и, входя во дворец, спокойно приказал адъютантам удалиться, а войскам разойтись; напротив, Пален зачинщик этой сцены, указал на Зубовых как на предводителей заговорщиков против императора, а час полночи как сигнал этой новой революции. Он надеялся, что молодежь, обожающая государя, бросится с яростью на Зубовых и преподнесет этих жертв его честолюбию; Бог знает, куда его завело бы это честолюбие, и какие надежды он возлагал на этот порыв, однажды приведший к убийству. Спокойствие императора разрушило все его планы; сборище было рассеяно, Зубовы вызваны в кабинет императора, и все снова вошло в порядок, изумленное тем, что нарушило его ради призраков, которых сами себе вообразили.