Александр Бенкендорф - Воспоминания - 1802-1825. Том I

Я самовлюбленно и с великим удовлетворением приписал удачу этой переправы моей счастливой звезде, и принял с удовольствием от всех в Иркутске поздравления по этому поводу.

Мы провели некоторое время в Иркутске для того, чтобы дождаться перевозки на санях. Я нашел несколько офицеров среди полка гарнизона. Император Павел сослал сюда, Бог знает по какой причине, многих молодых людей, окончивших кадетский корпус и прекрасно воспитанных, как это было принято в этом корпусе до того, как пруссомания и в. к. Константин не превратили в казармы эти дворянские школы и не сделали из этих офицерских питомников охранные корпуса капралов.

Я нашел также несколько довольно красивых девиц, кои могли бы служить образцами свежести и крепости, отличающие прекрасный пол Сибири, и которые помогли мне дождаться перевозки на санях с меньшим нетерпением. Я познакомился также с неким французом, величаемым Монтескью, который был приговорен к работам в рудниках Нерчинска, где он провел 7 лет, а теперь получил разрешение проживать в Иркутске, где он нашел призвание, довольно плохо малюя, с позволения сказать, портреты. Он приходил меня навещать ежедневно и рассказывал мне с разглагольствованием и естественной для его нации важностью историю своей жизни и своих несчастий. Этот Монтескью мне заявил, что его отправили в Сибирь по подозрению в намерении поджечь наш Черноморский флот, и предоставил мне самое веское доказательство своей невиновности, заключавшееся в том, что у него обнаружили только одну единственную свечку. Конечно, при помощи столь малого средства было невозможно поджечь флот, но он заверял, что это был только повод, коим воспользовались его недруги, преследовавшие в его лице родного брата Людовика XVI, и для того, чтобы доказать эту мало почетную гарантию, он разделся и показал мне какое-то пятно на своей руке, которое, как он утверждал, являлось французским гербом, высеченное матерью несчастного короля, которая, произведя его на свет, была вынуждена с ним разлучиться.

Перевозка на санях установилась, генерал Спренгпортен вернулся в Тобольск, а я направился в Якутск. Меня сопровождали мой слуга и один казак, и я отправился в дорогу в очень суровый холод и в очень ничтожной повозке. Вплоть до Киренска — маленького городка в 950 верстах от Иркутска — мне было чересчур комфортно, и я ехал довольно быстро. Но тут нужно было следовать всем извилинам реки Лены и прокладывать себе по ним дорогу сквозь глубокий снег; другой дороги не было; летом до Якутска добираются вплавь, спускаясь по Лене, а зимой необходимо передвигаться по льду, который покрывает эту реку. Станции, из рук вон плохо обслуживаемые, словно нарочно устроенные, в некой стране, где никогда не путешествуют, находятся, как правило, на левом берегу и представляют собой только маленькие шалаши, получающие жизнь посредством света, которому сюда позволяет проникать кусочек стекла, служащий окном. Иногда нам было слишком трудно втаскивать нарты на обрывистые берега Лены, и мы были очень счастливы обнаружить несколько убогих лошадей для того, чтобы покинуть как можно быстрее эти грустные поселения, где редко можно обнаружить хоть какой-нибудь кусочек хлеба. Эти заставы охраняются обитателями страны — якутами, и мы были удивлены, что эти несчастные, коих не вознаграждают и не обеспечивают даже лошадьми, еще имеют милость исполнять довольно точно обязанность, которую им навязали.

Так как дорога по реке, если даже она проложена санным путем, вновь покрывается тотчас же снегом, мы были вынуждены запрячь лошадей в ряд одна за другой; мы их ставили порой до 7 и 8 в мои маленькие нарты, и столько же якутов оседлали каждый свою лошадь — то, что образовало совершенно отдельную упряжку. Холод был столь суровым, что мои проводники были закутаны не только в пальто на меху, но и имели еще нечто вроде масок из меха, которые оставляли отверстия только для глаз.

В 11 сотнях верст от Киренска я нашел второй маленький городок, или скорее небольшую деревню, в которой я имел возможность согреться в одной комнате и заготовить хлебную провизию. И то и другое было по необходимости заморожено и было твердым, как камень, но на каждой станции я подносил кусок хлеба к огню и клал кусок супа в котелок.

Вплоть до Якутска мое путешествие было таким же; я не верил, что встречу хотя бы 2 человек, кроме якутов — постовых, и страдал все больше от холода, от которого неосмотрительно не обеспечил себя хорошим пальто на меху.