Валентина Пичугина - Тайны прадеда. Русская тайная полиция в Италии

С появлением внука у нее будто шлюзы открылись, мешавшие ей быть самой собой, и она без труда спряталась за него, освободившись от тяжких оков недожизни, в которые сама же себя и загнала, напридумав то, чего не бывает…

При встрече с зятем сухо кивала и тут же спешила по делам, уже не копаясь в подробностях нечаянной встречи и не подвергая ее ненужному анализу. А управившись, спускалась в комнату для гостей в конце коридора, где никто не мог ее потревожить, и наслаждалась тишиной и уединенностью. Брала с собой шитье, чаще — томик стихов, коротая за ними весь вечер.

Вот и сегодня, проводив мужа на охоту, ненадолго зашла к Дуняше, дала ей лекарство, поправила сбившуюся постель. Присев на краешек, взяла в руки худенькую ее ладонь и, баюкая, как когда-то в детстве, сокрушенно качала головой: «И что за хворь-то такая к тебе прицепилась! Ведь была ж крепкая деваха! А теперь — то одна болячка, то другая!»…

И, горестно вздохнув, медленно побрела в сторону гостевой.

…Стоя в проеме окна, она вдыхала свежесть морозной ночи, но не ощущала ни холода, ни мыслей. Лишь безучастно наблюдала, как редкие снежинки, сбившись с пути, влетали в открытую форточку, чтоб тут же превратиться в крохотные капельки влаги, не успев даже осознать, что их больше нет…

Вот так и жизнь, — не заметишь, как и пройдет… А что там дальше?..

Постояв еще немного, она прикрыла окно и уж было вновь собралась вернуться к дочери, как чьи-то сильные руки сдавили ей сзади плечи и, развернув, вжали в стену. И в этом склонившемся над ней лице она вновь, как и тогда, на балу в Законодательном собрании, рассмотрела каждую черточку, каждую пору… И эти крохотные точечки вокруг зрачка…

Пытаясь впитать в себя малейший вздох, всхлип, шепот этого безумного грехопадения, Алексей резким движением рванул на себя то, что сковывало ей грудь, медленно проводя пальцем по подбородку, животу, бедрам… И глухо застонав, она подалась к нему всем своим жаждущим телом, вскинув руки и запрокидывая голову. И это уже было точкой невозврата. Что бы ни произошло с ней теперь, и как бы ни наказала судьба потом, ее уже было не остановить! И, теряя остатки самообладания, она забилась в его руках, словно попавшая в силки птица, еще не веря до конца в счастье, которое ей посулили…

Но он не спешил. Намеренно доводя ее до полного исступления, он безжалостно чередовал грубость и ласку, словно издеваясь над этим податливым телом и мстя ему за то, что оно влекло его к пропасти…

Казалось, она сходит с ума, готовая вот-вот низвергнуть из себя копившийся годами настой, а вместе с ним и всю свою давнюю боль… Словно назревший фурункул, который невозможно больше терпеть… И когда он, наконец, вошел в нее — резко, мощно, беспощадно, — она вскрикнула от неиспытанного доселе блаженства, вся изогнувшись под ним и затрепетав в его сильных руках. И с этой минуты это уже были не он и она, а два сорвавшихся с цепи зверя, несущихся навстречу друг другу, сметая на пути все ограничители…

С силой вжимая ее плечи в подушки, он самозабвенно терзал ее, с удивлением открывая для себя все преимущества хорошо настоявшегося вина, и так и не уяснив до конца, что же все-таки лучше, — опыт или невинность?.. И она стонала от неиспытанного доселе блаженства, с благодарностью принимая его, и не стыдясь своих слез. Они бежали по щекам, прячась в складках смятой постели, связывая их страшной тайной, которую отныне им нести до конца. А где-то на грани отлетающего сознания лишь на миг возник и тут же растаял образ лежащей в беспамятстве Дуняши, чью веру они так подло растоптали.

Им еще только предстоит осознать, что же они натворили…

…А может, мы и в самом деле друг для друга — лишь топоры, чтоб рубить под корень тех, кого любим по-настоящему…

… Дуняша проснулась по среди ночи от нестерпимой жажды. Будто что-то вдруг торкнуло изнутри. С трудом приходя в себя, она медленно обвела взглядом комнату, поискала стакан, позвала мать… Тишина…

Кружилась тяжелая с вечера голова, во рту пересохло, однако температура явно спадала, обильно выходя через пот. А это значило, кризис миновал, и совсем скоро она сможет увидеть Ванечку, которого кормилица на время болезни забрала к себе. Рубашка ее была насквозь мокрой, следовало бы ее переодеть, но при одной лишь мысли об этом ей делалось не по себе. И она так и лежала, прислушиваясь к странной своей слабости, и отгоняя пугающие мысли.

Пить хотелось нестерпимо, и, ухватившись за спинку кровати, Дуняша с трудом поднялась и, ступая босыми ногами по деревянным половицам, шажочками направилась в кухню, отыскала там жбан с морсом, с вечера заготовленным матерью, и, прижимая его к груди, двинулась в обратном направлении.