Владислав Третьяк - Хоккейная эпопея

Только когда закончилась церемония награждения и мы оказались в автобусе, Фетисов встал: "Ура!"

И грянули мы во весь голос песню "День Победы".

Да, я твердо решил, что Олимпиада в Сараево будет для меня последней. Вот доиграю внутренний чемпионат и все.

А ведь никаких внешних причин для ухода вроде бы не было. В Сараево я отстоял уверенно, как в лучшие годы. Наша армейская команда задолго до финиша чемпионата страны далеко оторвалась от соперников, а в итоге, потерпев за весь сезон только одно поражение, опередила спартаковцев на 28 (!) очков. Меня никто ни в чем не мог упрекнуть.

Но я знал, что ухожу, и тренеры тоже это знали. Просто по какому-то негласному уговору темы этой мы не касались, и до финиша сезона я играл почти во всех матчах и за клуб, и за сборную.

Все было как обычно. Я выходил на лед и защищал ворота. И добросовестно изнурял себя на тренировках. И жил в своей комнате на нашей армейской базе в Архангельском, выполняя все требования незыблемого распорядка дня: подъем, зарядка, завтрак, занятия, обед, снова занятия, ужин, свободное время, отбой. Но смотрел я на эту свою жизнь уже иначе, чем прежде. Я понимал, что ничего этого скоро уже не будет, и поэтому каждый прожитый день теперь имел особую цену.

Когда-то, очень-очень давно, почти мальчишкой, я провожал Локтева, Александрова, потом Фирсова, Рагулина, Мишакова… Тогда мне казалось, что сам я буду играть вечно. Ветераны в моем представлении были пришельцами из другой эпохи. Брежнева я называл "дядя Володя". А теперь незаметно сам стал ветераном, самым старшим по возрасту в ЦСКА, и уже ко мне новички обращались на "вы".

Я очень устал. Пятнадцать лет в ЦСКА и в сборной. Без смен. Дублеры приходили и уходили. Три поколения полевых игроков сменилось. Четыре Олимпиады прошло. Сыграны все ответственные матчи с профессионалами, все чемпионаты мира, все призы "Известий"… Пусть кто-нибудь попробует побить этот рекорд.

Сейчас можно признаться: мне было очень тяжело 15 лет оставаться первым вратарем. Это такой груз! Когда-то давно меня спросили: "Ну а если бы все сначала — пошел бы снова в эту шахту?" Все сначала… Тогда я не знал, что ответить. А теперь? Я не жалею об оставшихся за спиной годах — они были прекрасны, о таком можно только мечтать. Но все сначала? Нет, даже холодок по коже пошел, когда я представил себе…

Все сбылось. Кроме одного: не успел поиграть за профессионалов. Увы, в 84-м наши спортивные и другие начальники об этом и слышать не хотели. Годом раньше журналисты в Канаде меня спросили: "А если бы вы играли здесь, то какой клуб предпочли?" "Конечно "Монреаль канадиенс", — ответил я, не задумываясь. — Это как у нас ЦСКА". И что вы думаете! Мой безобидный ответ, оказывается, был взят в Москве на заметку. Много позже я узнал, что в Главпуре на меня было заведено целое досье. Там решили, что Третьяк переметнулся к профессионалам. Ретивые генералы готовились предпринять против меня очень крутые меры. И трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не один из заместителей начальника Главпура, оказавшийся моим старым болельщиком и просто здравомыслящим человеком. Он-то и осадил сторонников жестких санкций.

Правда состоит в том, что "Монреаль" действительно включил меня в свой драфт, а руководители клуба неоднократно просили Москву отпустить Третьяка поиграть в Канаду. При этом нашей федерации хоккея за меня предлагали огромные суммы в долларах. Это сейчас российские "легионеры" сами распоряжаются своими гонорарами, а тогда об этом и речи не было. Помню, однажды с разрешения нашего посольства я участвовал в рекламе одной крупной фирмы, за что получил 50 тысяч долларов. Все они, естественно, были изъяты "в фонд государства". Так было бы и в том случае, если бы я каким-то чудом оказался в составе "Монреаль канадиенс". Ну и что… Я продлил бы свою хоккейную жизнь, а наш спорт благодаря этому получил бы несколько миллионов долларов. Всем хорошо. Увы… У генералов была своя логика, которая вскоре и привела их к тому, что не стало ни Главпура, ни ЦК.

Я слышал о том, что когда руководители "Монреаля" приезжали в Москву и заводили разговор обо мне с нашими военно-спортивными чиновниками, то они им отвечали: "У Третьяка отец — крупный советский военачальник и поэтому, сами понимаете…" Хотя на самом деле генерал армии Третьяк был мне просто однофамильцем. Но ложь срабатывала.

В 1986 году клуб "Эдмонтон ойлерс" пригласил меня поработать у них вторым тренером. Без особой надежды на успех я отнес письмо в Спорткомитет — ответа жду до сих пор. Разве я заслужил такого отношения?