Мишель Лайонс - Камера смертников. Последние минуты [litres]

Глен Каслбери, начальник отдела внешней информации, обозвал меня ковбоем, еще на меня разозлились многие заключенные-смертники. У Гурула в тюрьме было немало поклонников, его считали героем. Узнав о побеге, они твердили: «Давай-давай, держись!» Мне следовало сказать: «Он пойман», а не устраивать спектакль. Я слишком увлекся. Да, работа была беспокойная, адреналин зашкаливал. Всякий раз, когда звонил телефон, возникало ощущение, как в русской рулетке: случиться может все, что угодно.

Некоторые заключенные из отделения смертников с тех пор больше не разговаривали с Ларри. Один перед казнью даже повернулся к нему спиной. Большинство все-таки его ценило, – отчасти за лукавство и умение нарушать правила, отчасти потому, что он им был нужен. Он мог дать им шанс. Вдруг, например, Бьянка Джаггер узнает о них из газет и займется их участью, как это случилось с Гэри Грэмом, или папа проведает об их печальной судьбе и выступит с осуждением смертной казни.

Я никогда не знала заключенных так, как знал их Ларри, потому что он ходил по отделению смертников, словно по собственному дому, забредал то к одному, то к другому, останавливался поболтать. Когда он шел мимо камер, его окликали: «Эй, мистер Фицджеральд!» Порой они называли его «мистер СМИ». Ему это нравилось.

Ларри и сотрудники любили, хотя он даже имен их не помнил. К мужчинам обращался «братец», к женщинам – «барышня», и им льстило, что Ларри изволил их заметить.

В течение трех дней перед казнью охранники каждые десять-пятнадцать минут проверяют камеру осужденного и записывают, чем он занимается. Пишут обычно о самых повседневных вещах: «заключенный спит», «заключенный читает», «заключенный сидит на кушетке», но какие-то подробности опускают: незачем кому-то знать, что последние свои часы осужденный провел, яростно мастурбируя.

Я редактировала записи охранников и включала в свой материал наряду с подробностями его преступления и меню последней трапезы.

В день казни заключенный завтракал – с половины четвертого до половины пятого утра, а примерно в восемь его отводили в комнату для свиданий. Там он мог провести с родными и друзьями четыре часа (в предыдущие два дня ему давали по восемь часов). Потом его отводили обратно в отделение и готовили к отправке в Хантсвилл. После подготовки помещали в специально оборудованный автомобиль и запирали там с вооруженными охранниками; в машине сопровождения ехали другие вооруженные охранники и начальство. Однажды я была в машине сопровождения, и мне тоже дали оружие. Я ехала на заднем сиденье и боялась: стоит водителю резко затормозить, и я нечаянно застрелю сидящего напротив.

В тюрьму «Стены» транспорт прибывал около часа дня. Фургон с заключенным подъезжал к служебному входу, и его выводили. Ларри однажды сказал: «Эти ребята так долго сидят взаперти, но никогда не посмотрят на небо». Он верно заметил: они обычно не поднимали головы. Приговоренного заводили внутрь, тщательно обыскивали, выдавали другую одежду, снимали отпечатки пальцев и помещали в камеру временного содержания рядом с отделением смертников, в которой стояли только койка и железный стульчак. После этого к нему приходили начальник тюрьмы, капеллан и я.

Начальник тюрьмы выяснял, кто будет присутствовать на казни, кому отойдет имущество заключенного и каковы его пожелания относительно последней трапезы. Затем я сообщала заключенному, кто будет из журналистов, и напоминала, что, если он не хочет произносить последнее слово в комнате смерти, может написать теперь, и я передам его СМИ. Во время разговора я внимательно следила за его поведением, – чтобы рассказать репортерам, если спросят. По большей части осужденные, смирившись с предстоящим, волновались, но вели себя тихо. Один, помню, выказал большое раздражение. Он был примерно моего возраста и единственный из заключенных, кто называл меня по имени, что в тюрьме совершенно не принято (если вы не Ларри, конечно). Я его не одергивала, ведь ему предстояла скорая смерть, но когда он сказал: «Мишель, я не понимаю, зачем мне умирать!», я ответила: «Затем, что вы убили человека, и это – расплата».