Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

В те дни казалось, что странное и нелепое слово из трех букв – «СНГ» – это временный симулякр. Завтра наверху придумают что-то новое, договорятся и подпишут уже какой-то окончательный договор, где все останется по-прежнему, как и было – СССР. Так понимали ситуацию внизу. Понимали ли ее также наверху? Думаю, да. Эти игры в «Беловежские соглашения» там считали, скорее, кабинетными забавами, шахматной партией. Сегодня один съел пешку соперника, а завтра противник съест твою. И игра продолжится.

Но нет ничего более постоянного, чем временное. И оказалось, что СССР умер внезапно. Все произошло неожиданно для всех: и для играющих, и для зрителей. Год назад я окончил Физтех. В моем паспорте гражданина СССР стоял штамп о временной прописке в общежитии в Жуковском. Прописка была именно «временной», и она скоро заканчивалась, так как предстояло покинуть общагу. И потому нужно было получить какую-то новую прописку, временную или постоянную.

По старым советским правилам именно прописка определяла все, а в данном случае, к какой стране тебя отнесут. Я был женат, жена была из Подмосковья, и, прописавшись после института у тещи, я стал гражданином России. Но, если бы я не был женат и не смог бы быстро найти работу, то пришлось бы хоть на время вернуться в Горловку, на Украину, и тогда я стал бы гражданином Украины. Полное понимание смысла произошедшего пришло именно в этот момент!

Вдруг оказалось, что мы все поделились и разделились. Неожиданно я вдруг стал гражданином России, а мои родители, жившие тогда в Горловке, гражданами Украины. Это все еще не казалось серьезным, но у них вдруг появился жовто-блакитный паспорт. Родных это шокировало. Российский паспорт выглядел однозначно более крутым и важным. Россия – первый сорт, Украина – второй.

Россия воспринималась всеми как вчерашний Советский Союз, просто с другим названием. И на российский паспорт смотрели как на обновленный советский. А вот украинский таковым не был, его считали чем-то временным. Это вроде и не паспорт, а квиток, как квитанция о месте прописки, не более.

События 1991 года сыграли в нашей жизни роковую роль. «Россияне», как ласково стал называть нас Ельцин, тихо радовались, что перешли в вагон «первого класса» и убаюканные этой нежданной «радостью» проспали развал Союза. А украинцы, вдруг оказавшись во втором, надолго запомнили эту обиду…

Как только мы занялись банковским делом, у нас сразу появились деньги.

Маржа в те годы была огромной. Если ты привлекал депозит под 20 %, а кредит выдавал под 100 %, то уже трудно было уловить разницу, где в этой марже банковское, а где твое? Мы ничего специально не откладывали, но «лишние» деньги появились сразу, и их количество являло собой разительный контраст с тем, как нищало все вокруг.

Подавляющая часть населения стремительно беднела.

В советских учреждениях, на заводах, фабриках и в научных заведениях пытались как-то индексировать и повышать зарплаты, но цены в магазинах росли в десятки раз быстрее советских зарплат. Скорость всеобщего обнищания поражала, но одновременно с такой же скоростью, но в обратном направлении, у нас, молодых банкиров, росли доходы.

Да, мы все время бегали, крутились, что-то придумывали и организовывали.

Но все равно, скорость, с которой мы зарабатывали, – завораживала. Вчера у тебя ничего не было. Ты вместе со всеми стоял в длинных очередях с талоном на колбасу. А сегодня ты просто доставал из «тумбочки» деньги и покупал все, что хотел.

Первой такой покупкой, потрясшей мое воображение, стали четыре автомобиля, которые мы купили на нашу команду. Каждому по «Москвичу-2141». Достали деньги из тумбочки и купили себе по автомобилю.

Доступность цели, о которой еще вчера ты не мог даже подумать, – поразила.

Именно тогда впервые пришло понимание, что такое… настоящие деньги. С ними легко было решить любую самую смелую и немыслимую для советского человека задачу. Окончательное понимание, что можно уже не задумываться о деньгах на жизнь, пришло через год, когда мы с семьей въехали в арендованную совминовскую дачу на Рублевке.

Там жил еще вчера какой-то советский министр, а сейчас туда въезжали мы.

Перед заселением наш банковский завхоз спросил:

– Вам купить в спальные комнаты и столовую телевизоры и какую-то музыкальную технику?

Я ответил:

– Покупайте.

Когда вечером я приехал в этот дом в лесу на Рублевке, в коридоре стопками стояли коробки с телевизорами и аудиоаппаратурой. Их было очень много. За меня расплатились, и я даже толком не задумался, сколько же это стоит. Деньги на подобные расходы стали уже несущественны.