— Сначала Вера была настроена категорически, — продолжал Гошка, понижая интонацию рассказа. — Говорит: «Навязался, черт, на мою голову…». Но, сердце женщины — особенно сибирячки — не камень. Видя, что я не отстану, она оговорила условия своей неприкосновенности и согласилась впустить меня. Говорит: «Чтобы утром испарился, будто тебя не было!».
Предвкушая приближение сладкой развязки, Гошка был согласен на любые условия. Двухкомнатная квартирка — чудо-парень был ее муж, — сынок, спящий в маленькой комнате, душ с дороги и — о, боги! — бокал шампанского в постель — это могло «пронзить сердце» и не такого ковбоя, каким был наш герой. Он даже не мог понять, почему и кто толкает его в бок, когда он ждет совсем иного…
— Когда я продрал глаза, — итожил Гошка первую часть отчета, — в окна пробивался бледный луч рассвета. То есть, я вырубился ночью, как только упал на крахмальную простыню…
— Что ж, это простительно, Гош, — утешали его «охотники на привале», слушавшие его рассказ. — Хуже было бы, если б ты вырубился, упав на неё… Га-га-га!..
Далее события разворачивались по плану «ставки». Утром в пятницу Гошка приехал в поликлинику, взял бедную (или счастливую?) приемщицу Тамару и отвез на такси в КБО (Комбинат бытового обслуживания), где совершилось таинство выдачи устаревших «резинок» и прием заказа на новые.
С этого момента он считал свою миссию выполненной, хотя нечто неуловимо-гормональное говорило о другом. В оставшееся время он повышал свой культурный уровень: изучил полки в магазинах, побывал в бане №2, где испробовал жидкость, называемую здесь пивом, даже зашел на выставку живописи.
Ночевал Гошка в гостинице и о повторении опыта уже не помышлял. Билет на самолет ему удалось взять довольно легко, но только до Тамыгды. Оттуда добрался на поезде до Б. Нелера, где и ночевал на станции в экзотическом обществе бичей. Утром легко сел на автобус до Лендинского и читал всю дорогу.
Утомленный дорогой Гоша ушел досыпать, а я дочитывал «Ночь после выпуска». Вечер мы сдобрили шахматами и чаем по-семейному.
…Казус с двумя письмами, переданными нашему режиссеру для доставки в Москву — полностью на моей совести. В Москву он не поехал: наверно, дописывал портрет своей музы. Казалось, я мог извлечь урок и запомнить, что нет ничего надежнее «государевой» почты. Ан — нет! Я забрал у него через неделю эти письма и, добавив пару новых, — передал их еще более «надежному» гонцу — Митяю. Он летит домой по срочным семейным делам и ему не составило бы труда опустить их в любой почтовый ящик в столице.
…Учебный процесс и охота за книгами чередовались по заведенному распорядку, но без заметных успехов.
На следующий день меня отловил Г. Шестов и буквально потребовал, будто я у него в штате, заметку об Учебном комбинате, как официально называлась наша кузница кадров. Я вяло согласился, дабы оправдать свой прорыв в его многотиражку. Очень кстати подвернулись политзанятия, где я и составил план заметки.
В перерыве встретился с Толей в книжной лавке. Бегать из больницы в самоволку ему не впервой. Увы, выстрел наш был холостым, если не считать его громогласного признания возле прилавка о сокровенном желании приобрести последнюю книгу А. Вознесенского «Выпусти птицу».
Действительно, чего не отнимешь у Толи, — это умение копировать манеру и голос любимого поэта. И если бы он здесь же в магазине разошелся до экстатического состояния и продекламировал что-нибудь вроде: «Я — Гойя!» — наша вредная старушка, впадая в кому, достала бы «Птицу» из-под прилавка, как А. Акопян — цельную бумагу из скомканных обрывков.
«Мне бы его желания», — скажет нормальный член общества. Но тем-то и знаменит Горисов, что не скрывает своих желаний, какими бы странными они ни были. Балованный ребенок тоже кричит на людях, обращаясь непосредственно к толпе, минуя ограниченность матери, ибо инстинктивно ощущает силу и отзывчивость общества.
Вечером приехал Тимоха с Натаном из Хородочи, куда они пробились со вторым громким десантом под началом Алика Ашкоева. Кровать Натана была уже занята неким Женей, новым мастером такелажников. Пришлось мне уступить свое койко-место одному из путепроходцев и удалиться ночевать в балок 13 13 Балок — бытовка, вагончик.
к Гошке.
Здесь перед сном зашел разговор о счастливом браке. Темнота в спальне, как известно, создает интимную атмосферу, поэтому говорили все желающие:
— Счастье в браке — дело случая, — слышался голос Николая со второго яруса. — Или, можно сказать, — зависит от расположения светил на небе.
Читать дальше