— Все уже ушли, — сообщил он небрежно.
Моё заявление о переводе в их бригаду лежало на столе нетронутым. Я его забрал и, отыскав Влада, спросил о его решении. Он ответил, что заявление обсудит вечером с Советом бригады.
На работе Петруччио долго изучал заявление на отпуск и на перевод и, наконец, подписал его. К девяти часам иду в контору к Алине с подписанным заявлением. Она обещает напечатать приказ и отдать на подпись руководству. Подсказывает мне, что сначала надо сделать заказ, и лишь потом она даст мне требование на «бесплатный билет». В билетной группе меня посылают за требованием. Возвращаюсь к Алине…
Разыскиваю в библиотеке Тапрыкину, чтобы отдать ей журнал, и договориться о встрече в Москве.
Дома застаю Гошку, которого освободили от работы для подготовки отряда ЮДМ (юный друг милиции) к смотру-конкурсу. Но он отказался выполнять двухмесячную программу подготовки за 4 дня до его проведения и напился по этому поводу.
Я же еду в книжный забрать подписные тома Брюсова и А. Толстого. Заодно покупаю японский платок в подарок Колибе и коньяк для «отвальной».
Приглашаю Икорникова, Горисова и Лёню к нам. Быстро выпиваем, поём песни. В разгар гулянья заходит Влад и отчитывает Гошку за отказ от работы с ЮДМ. Постепенно все расходятся, и я собираю вещи.
К полуночи, покончив с вещами, я направился в «Хи-хи» за письмами Степанова, которые он хотел передать в Москву, а затем, — в «особняк».
В половине первого поднял Люду с постели, напоил, и она устроила мне на прощание истерику.
— Совсем одна осталась! — причитала она. — Вот, почему все меня любят, а ты — ну ни капельки?..
Расставаясь, объяснять женщине «почему да как», было выше моих сил… Но мысль, что «я вас люблю любовью брата», не вылетала из головы даже перед оргазмом.
…В три часа ночи я кое-как добрался до дома, взвалил рюкзак на плечи и с трудом, зигзагами, дошел до автобазы. В четыре утра я ехал мимо «особняка» на бензовозе, с водителем которого договорился накануне о поездке до Нелера…
…Всю дорогу в кабине бензовоза клевал носом, бился головой о боковое стекло. В момент пробуждения снимал на «Любитель» своего водителя. В Соколовске позавтракали — всё молча. До Нелера опять клевал носом, но так и не выспался.
Камера хранения на станции была закрыта, и я спал, сидя на лавке, до её открытия. Сдал вещи и пошёл на поиски продуктового магазина. Однако, ничего для опохмелки не нашёл. Так, досидел до приезда коллег — Виктора и Огонька, — в 11 часов. Проводил их на поезд в сторону Симановска на очередную добычу полезных стройматериалов.
Когда решил найти книжный, увидел вдруг сопку за клубом, всю в переливах розовых цветов. Побежал на сопку, ругая себя за тугодумие. Оставался час до отхода поезда. Сначала рвал всё подряд, но скоро сообразил, что лучше брать нераспустившиеся цветы багульника.
Иду со своей охапкой веток за багажом, и никто не обращает внимания на мой странный «букет».
Выхожу на перрон одним из последних, но поезд опаздывал.
На перроне увидел женщину из нашего треста с мужем и сыном лет шести. Оказалось, мы едем в одном вагоне и, более того, — в одном купе.
Устроились на местах, я сходил в ресторан и слегка «поправился». В купе зашёл разговор о работе. Молодая мама Наталья — работник треста — обратилась к нашему попутчику Саше из «Мостоотряда-43».
— Да, у вас самая халтурная организация, — сказала она без тени сомнений. — Ни разу не сдавали нам мосты с первого раза…
Он пытался как-то оправдаться, но она перевела разговор, обращаясь ко мне. Вернее, она говорила с собой, глядя в мою сторону. Такая уж у неё манера общаться: воплощенное самолюбование.
— А, так вы собираетесь работать в бригаде Степанова? — уточнила она.
— Да, — подтвердил я. — Хочу перейти на «капиталку». А вы слышали что-нибудь о переводе бригады в СМП-74?
Прямо на вопрос она не ответила, как и позже. Если не знала ответа, то заговаривала о другом, будто её ни о чем не спрашивали.
— О переводе бригады Степанова? Вряд ли, — проговорила она. — Помню, ребята из бригады учились у меня на курсах…
— А знаете Виктора, нашего экспериментатора-йога? — спросил я для подключения к разговору остальных. — Человек, который «идёт на эксперимент»…
— Виктор? Разве он йог? Помню на уроке он сказал: «Что Вы тут объясняете? Ничего не понятно!», — и сбежал с урока… А почему у него на лице какие-то шрамы?
Её речь могла литься непрерывным потоком, и объяснить, что шрамы он получил, купаясь в проруби затянутой льдом, не было возможности.
Читать дальше