Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

«Йони меня очень любил, а за что — не знаю, — рассказывает Ави. В период, когда Йони был заместителем командира части, зашел я как-то вечером, проработав допоздна, в столовую. Шальная компания водителей, находившаяся тогда в части, сидела там вокруг стола, я сел за другой стол позади них. Там же в столовой за офицерским столом сидел Йони. Больше никого в столовой не было. Я поужинал, а эти водители стали бросать мне в тарелку маслины. „Хватит, ребята, прошу вас“, — сказал я им. Бесполезно. Я снова предупредил их и сказал: „Еще раз, и я метну в вас тарелку“. Они опять бросили маслины, и тогда я схватил тарелку со всем содержимым и швырнул ее в них. В результате она упала на пол и разбилась.

Я вышел на улицу. Через несколько минут вышел и Йони. Он сказал мне: „Пойдем, Ави, я хочу с тобой поговорить“, — и отвел меня в сторону. „Так себя не ведут, Ави, — сказал он, — тарелками бросаться не следует“. Он говорил очень спокойно, так не выговаривают, а воспитывают. Йони все делал… по-человечески. „Иди на склад, распишись на бланке тысяча шестьдесят пять“. Я пошел на склад, и там, конечно, надо мной посмеялись: „Тысяча шестьдесят пять за тарелку? Иди, иди“».

Сейчас, чувствуя, как сердце его разрывается от скорби, Ави смотрел в окно и не мог понять ликования, которое охватило некоторых вернувшихся из Энтеббе солдат. Для него это было непостижимо. В комнате стояла тишина. Работники управления — водители, повара, механики — склонили головы. В этот момент мимо дверей комнаты проходил офицер, и то, что он бросил им на ходу, резко усилило боль в сердце Ави.

«Это что еще за траур? — крикнул он им, увидев, как они стоят там, понурив головы. — Подумаешь, одним евреем стало меньше…» И пошел себе дальше.

Это был тот самый офицер, плохо говоривший о Йони, когда я год назад приезжал в Часть на церемонию смены командиров.

К вечеру, когда кончились все дела, а офицеры и солдаты собрались домой, новый командир Части передал Амицуру полный гранат подсумок Йони. Одна-две гранаты были пробиты пулями из очереди, попавшей в Йони в Энтеббе, и нужно было их взорвать. Амицур взял с собой подрывную шашку и отошел подальше от построек Части в открытое поле. Стоявшая накануне поблизости брезентовая модель старого терминала, куда на ученье «ворвались» солдаты под руководством Йони, была уже разобрана. Летнее предзакатное израильское солнце бросало неяркий свет на окружающие строения, на зелень, на асфальт. Амицур вырыл небольшую ямку в жесткой земле и положил туда подсумок, а на него шашку. Отошел от ямы, протянул за собой фитиль. Затем остановился на безопасном расстоянии от заряда и стал на одно колено.

Когда сработал детонатор, шашка взорвалась, подняв небольшое облако. С ней вместе взорвалась с грохотом связка гранат, которая еще прошлой ночью, во время атаки в Энтеббе, была у тела Йони.

Мы сидим в самолете «Эйр Кения», летящем в полдень на запад над озером Виктория, к аэродрому Энтеббе. Внизу под собой различаю множество небольших островов, которые тринадцать лет назад в ночной темноте нельзя было увидеть изнутри «геркулесов». Большинство островов необитаемы, покрыты тропической зеленью. Только на некоторых из них можно обнаружить круглые соломенные хижины, разбросанные на большом расстоянии друг от друга вдоль берега или на лесных полянах.

Африка.

Я отвожу глаза от окна, и все тот же стародавний вопрос снова пробуждается в сердце — почему я не поехал в Часть в ту неделю, в начале которой мне позвонили и сказали быть наготове? Может, и в самом деле я попал бы в один из «геркулесов»? Бесполезные мысли: окажись я в Части, Йони все равно не взял бы меня. К тому же я усмехнулся, когда мне сообщили по телефону новость. А, опять болтовня, мелькнуло тогда в голове.

Биби сидит в левой части самолета, немного впереди, а Ноа, его одиннадцатилетняя дочь, с другой стороны прохода, параллельно со мной. Каждый погружен в свои мысли. Скоро — через несколько минут — посадка, и я прилипаю к окну справа, каждую минуту ожидая увидеть аэродром. «Вот он!» — кричит вдруг Биби, и я спешу на его сторону и сажусь сзади. Самолет кружит над городком Энтеббе, но снижается не с юга на север, как снижались «геркулесы» и, как я ожидал, будем садиться мы, а в противоположном направлении, с севера на юг. Вот он — новый терминал на продолговатом холме, а вон, немного восточнее, старый терминал, под городком. Хотя мне это известно, но на минуту поражает близость домов городка к старому терминалу. Мы узнаем местность почти автоматически, вне связи с охватившим нас волнением. Прямая посадочная полоса к нам все ближе. Слева от нас — диагональная полоса, ведущая к военной базе. Все там на месте, как было тринадцать лет назад.