Николай Хохлов - Патрис Лумумба

— К сожалению, наш самый опытный и могучий орел сидел в гнезде...

Касавубу добродушно рассмеялся: он достаточно знал характер и полемический задор Лумумбы. Они неоднократно пикировались Лумумба давно приметил, что с Жозефом Касавубу гораздо легче договориться в его кабинете, чем за его пределами. Король Каса чересчур осторожен, и его надо силой вытаскивать на публику. Не в меру хитер. И пожалуй, с конголезцами он хитрит куда изощреннее, чем с бельгийцами. Когда Лумумба указывал ему на эти особенности, то Касавубу отнюдь не отрицал их. Он посмеивался и каждый раз пытался отделаться шутками.

— Взлетая, — провозглашал он очередную мудрость, — размышляй о том, где приземлиться. Вот так.

У вас в Санкуру, Патрис, бельгийцев в сто раз меньше, чем в Баконго. Там свободнее можно высказывать свои взгляды. Здесь мы приучены к сдержанности, иначе все мы разгуливали бы по тюремным дворам. Должна быть какая-то золотая середина между готовностью жертвовать собой и умением беречь себя.

С чем-то Лумумба соглашался, а что-то его настораживало. Но человека определяют его дела, а не высказывания. С этой точки зрения все поведение Жозефа Касавубу не вызывало ни малейших подозрений: он выступал за предоставление независимости, за что навлек на себя гнев бельгийских чиновников. В ту пору это так много значило! Потом сам опыт общения Лумумбы с Касавубу говорил в пользу сотрудничества. Сколько раз они расходились, а все завершалось примирением и известной поговоркой Касавубу, которую он произносил в самом конце спора:

— Летим вместе, Патрис!

Умел поспорить, умел и пойти на примирение. Разве это плохо? Касавубу скрывает свои мысли, лавирует, уводит собеседника в сторону — так это же мастерство, которым надлежит владеть каждому взошедшему на политическую арену, да еще в зависимой стране. Цветок, распустившийся раньше других, подвергается наибольшей опасности. Девушка, поспешившая замуж, стареет быстрее. Большие языки пламени не способны хорошо зажарить мясо: оно лучше готовится на тлеющих угольках. Глубоко верует не тот, кто чаще всех крестится. У Касавубу в запасе целый куль подобных изречений. Лумумба научился терпеливо выслушивать его. Касавубу привыкал к атакам Лумумбы: он никогда не приходил к королю Каса без конкретного предложения. Вот и сейчас Лумумба сказал:

— Давайте организуем совместный митинг в Леопольдвиле. Я бы провел его в твоей коммуне. У нас появился новый фактор, которого не было до настоящего времени, — нас горячо поддерживают африканские страны. Кваме Нкрума и Секу Туре целиком и полностью на нашей стороне. Если бельгийцы предпримут ответные шаги, то наши друзья поставят вопрос в Организации Объединенных Наций. Мы втягиваемся в мировую политику. Существует мировое общественное мнение. Наш долг — воспользоваться благоприятным моментом. Ну, летим вместе?

— Почти что, — ответил Касавубу. — Ты знаешь мое отрицательное отношение к митингам. Но раз ты настаиваешь, то я не возражаю, хотя принимать участия не буду. Не забывай, что я бургомистр. Поговори с моими коллегами по партии. Они свободны в своих поступках.

Касавубу взял в руки глиняную раковину. Эмблема племени баконго на столе президента АБАКО. Люди, близко знавшие Жозефа Касавубу, в шутку предлагали прислонить к улитке электрическую лампочку, чтобы рассмотреть ее внутреннее содержание...

В Санкуру были превосходные охотники. Считалось, что только охота на крупного хищника воспитывает настоящего воина. Тот, кто был атакован разъяренным львом, на кого внезапно бросился леопард, кто успел взобраться на дерево и тем спасся от ужасающего бега носорога, кто перехитрил слона, тот не убоится ни пули, ни штыка противника. Смерть от огнестрельного оружия кажется легкой, и глупо проявлять трусость. Щелканье затвора — ничто по сравнению с львиным ревом.

Африканский охотник кует собственное мужество каждый день — не напоказ, а для себя. О своих подвигах банту не рассказывают. Можно рассказывать о мужестве других, но не о своем.

Уже став взрослым, Патрис вычитал в какой-то книжке признание не то автора ее, не то героя о том, что у него не было детства. Он удивлялся и возмущался. Откровение исходило от европейца: Патрису неведом был мир, в котором тот родился и рос. Но внутреннее несогласие с человеком, который как бы гордился тем, что у него не было детства, было сильным. Может быть, европеец без детства хитрил и своим поразительным признанием хотел подчеркнуть свое особое положение в обществе? Посмотрите, дескать, какой я особенный: детства не было, а стал заметным или даже известным человеком! Нашел чем хвастаться, несчастный. Детство есть у всех — разное, но есть. Было оно и у Патриса.