Михаил Козаков - Третий звонок [litres]

Вот к нему-то, М. А. Захарову, я обратился из Израиля с просьбой поставить «Венецианского купца» со мной в роли Шейлока и даже позволил себе привести веские, как мне казалось, аргументы, касающиеся трактовки «Купца» в 90-е годы уходящего века. М.А. ответил мне весьма уважительным письмом, за одно это я ему благодарен. Однако он, поняв и оценив мои резоны, написал, что никогда почему-то не брался за Шекспира и кажется, что это правило он никогда не нарушит. Честно говоря, для меня это как раз и странно, что столь умный, с удивительной фантазией режиссер не хочет ставить, на мой взгляд, очень его автора, предпочитая подчас весьма сомнительную драматургию…

Но как бы то ни было, я получил отказ. Не успокоился и спустя годы сыграл-таки Шейлока в Театре им. Моссовета. Как сыграл? Как мог. Вообще читатель заметил, что я никогда не даю оценок мной сделанному. Ну, во-первых, это элементарно и непреложно для людей моего поколения, а во-вторых, «пораженье от победы ты сам не должен отличать» (Б. Л. Пастернак). Но я вправе любить свои те или иные роли и, как мне кажется, тем более вправе думать и рассуждать о них.

Итак, Лир! Король Лир. Роль и трагедия вселенского масштаба. После Гамлета самое поразительное имя, пришедшее к нам благодаря Шекспиру. Есть, правда, как уже замечено, Отелло, Ромео, Ричард, да еще толстяк Фальстаф и хитрый глупец Мальволио. Но Лир почему-то, как и Гамлет, по чьему-то меткому наблюдению, единственный из персонажей Шекспира, способный сочинить все сочиненное классиком, занимает особое место среди трагических персонажей мировой классики. Мой любимый Л. Н. Толстой не любил эту пьесу и нещадно ее громил. Он вообще не ценил Шекспира. Почему? В воспоминаниях И. А. Бунина есть презабавное мнение А. П. Чехова на сей счет. Они навестили больного Льва Николаевича. И, прогуливаясь по берегу Черного моря, болтали. «Антон Павлович, – спросил Бунин у Чехова. – Почему Лев Николаевич хвалит нас с вами и Шекспира ругает?» « Я думаю, дело в том, – отвечал, улыбнувшись, Чехов, – что мы с вами для него маленькие, а Шекспир ему равновелик».

Заметим по ходу также, что наш национальный гений Толстой иногда бывал упрям именно по-лировски и своенравен тоже по-лировски, а закончил свою жизнь просто как король Лир, покинув дом, семью, мир и ушел умирать в никуда, вдали ото всех. Когда я репетировал эту роль в том же Театре им. Моссовета в режиссуре П. О. Хомского, я часто думал и о Толстом в том числе.

«Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» – замечательно говорила А. А. Ахматова, тоже, в каком-то смысле, королева Лир.

Когда-то давно меня удивила и поразила мысль, высказанная литератором Л. Я. Гинзбург. Она писала, что в конце жизни все думающие люди остаются, в каком-то смысле, у разбитого корыта. Даже великие люди, если они дожили до старости. И умирают они, как правило, в одиночестве, глобальном одиночестве.

В самом деле, Толстой, Цветаева в Елабуге, Мандельштам в ГУЛАГе, застрелившийся Маяковский, повесившийся Есенин, нелепо погибший Сергей Довлатов и даже «награжденный каким-то вечным детством» Борис Леонидович Пастернак. Достаточно прочитать воспоминания его сына Евгения Борисовича, то, что он услышал в конце жизни сказанное поэтом: «Видишь, Женя, я весь в дерьме, и всю мою жизнь так…» У разбитого корыта. И кто?! Какие люди, какого Эверестова масштаба!

Трагический упрямец король Лир едва ли не с юности волновал мое воображение. Почему? Почему не Ричард, Макбет или Юлий Цезарь или даже грандиозный Яго? Неужели потому, что сыграть Лира «престижно»? (Как я не люблю, прямо-таки ненавижу это модное теперь слово, а главное, само это пошлое понятие!) Нет, не поэтому. Точно не поэтому. Годунов или Матиус Клаузен из «Перед заходом солнца» Гауптмана не менее «престижны» для актера с амбициями. Нет, Лир меня прельщал движением От и До.

Вначале этот по сути добрый и умный человек облачен абсолютной, почти диктаторской властью. Всякая власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. В том смысле, что обладающий ею долгие годы считает свои решения, даже касающиеся государственного порядка, единственно верными, мудрыми, справедливыми. Когда же мы имеем дело с упрямой натурой, а Лир, безусловно, упрям, да еще этому способствует старческая раздражительность и легко охватывающий Лира гнев, вот тогда малейшее с ним несогласие или нарушение ритуала, как его понимает король Лир, выливается в разрыв с нежно любимой им дочерью – малышкой Корделией, изгнанием из страны верного Кента, отказом дать за дочерью хоть какое-то приданое, обеспечив хотя бы материально ее будущее.