Мэри Габриэль - Женщины Девятой улицы. Том 1 [Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер - пять художниц и движение, изменившее современное искусство]

Ла Гуардиа, который умудрился бросить вызов и победить прочно укоренившуюся в Нью-Йорке демократическую политическую машину, использовал Всемирную выставку для того, чтобы сунуть палку в колеса еще большему своему недругу, самому Гитлеру. Мэр заявил: на мероприятии не будет немецкого павильона (это не потребовало больших жертв, ибо Германия и сама не собиралась участвовать в выставке). Ла Гуардиа также призвал вместо этого открыть «комнату ужасов» для «фанатиков-коричневорубашечников» [347] «Fiorello LaGuardia, 1882–1947», jewishvirtuallibrary.org/fiorello-laguardia . . Билл, Элен и их друзья поддержали мэра. Тем не менее они, конечно же, отлично понимали: все это лишь смешная борьба с ветряными мельницами, учитывая страшнейший пожар, неуклонно разгоравшийся за горизонтом. Атмосфера страха настолько пропитала все сферы жизни общества, что еще за год до этого кинорежиссер Орсон Уэллс вызвал в стране массовую панику, объявив по радио о вторжении марсиан [348] Leighton, The Aspirin Age , 438–443. . Все знали, что грядет война. Оставались сомнения лишь в том, когда именно она начнется.

В ожидании страшных событий президент Рузвельт отдал приказ о крупномасштабном обновлении военного арсенала США. В то же самое время общенациональная пропагандистская кампания начала усиленно готовить американское общество к предстоящей борьбе. В кинохронике перед сеансами в кинотеатрах и по радио американцам твердили: вмешательство лучше, чем изоляция. Долг Америки не ограничивается берегами ее континента. Если тебя призвали, то ты обязан идти служить родине [349] Clements, Prosperity, Depression and the New Deal , 194–96; John Patrick Diggins, The Proud Decades , 158. О нацистской угрозе не просто сообщали в СМИ, но и рассказывали в художественных фильмах. Вторая мировая война была первым в истории человечества вооруженным конфликтом, который стал темой для кинолент, еще не закончившись. . К концу этого в целом труднейшего десятилетия, 1930-х гг., барабанный бой, извещавший о предстоящей войне, перешел в крещендо. Ни об одном вооруженном конфликте с участием США объявлено не было, а воинственные настроения уже охватили всю страну. У бедности и страха появился новый компаньон — неотвратимость. И все же единственное, что всем оставалось, — это ждать. Пока американские танки еще не тронулись, а бомбы не начали падать, люди могли заниматься своими скромными делами. Элен, во всяком случае, поступила в это неспокойное время именно так. В тот год ей исполнился 21 год, и теперь она могла принимать решения самостоятельно. Во-первых, она намеревалась отказаться от своей мастерской. А во-вторых, девушка решила съехаться с Биллом [350] Munro, Originals , 253. Глава 6. Художники-беглецы .

Нью-йоркские художники, жаждавшие новостей, могли услышать их в кафе, на Вашингтон-сквер и на углу любой улицы от Челси до Четвертой авеню. Но в холодные зимние дни лучшим местом для этого считался магазин красок Леонарда Бокура на 15-й улице. Пока Леонард растирал краски и составлял нужные цвета, мастера грелись у мощных батарей, обмениваясь слухами и сплетнями. Однажды в начале октября 1940 г. речь зашла о Мондриане. Это был их коллега-нидерландец, которому пришлось бежать в Америку из Парижа, где он жил и работал. Именно Бокур сообщил нью-йоркским художникам, что Мондриан в городе. «Эта новость была сродни тому, чтобы прочитать о внезапном крупном подкреплении, подоспевшем на помощь к союзникам на фронте», — вспоминал скульптор Филипп Павия. Мондриан был одним из множества европейских мастеров, которые в последнее время искали убежища в Нью-Йорке, но при этом одним из самых известных и значимых. Среди художников, живших в Даунтауне, он считался легендой. Впрочем, его работы было очень трудно увидеть, и большинство знало их только по низкокачественным журнальным репродукциям. Что же касается самого Мондриана, это был человек-загадка. Он поселился на 34-й улице, и некоторые, кому посчастливилось мельком его лицезреть, рассказывали, что он был маленького роста и невероятно худым. Художник имел вид «скромный и совсем не героический», по словам Павии. Это делало его образ еще более таинственным и интригующим [352] Edgar, Club Without Walls , 39–40; Virginia Pitts Rembert, «Mondrian, America, and American Painting», vi. .